Грек переводчик - [3]

Можете судить, как я был смущен таким заявлением. Спутник мой был сильный, широкоплечий малый, с которым мне было бы трудно бороться даже и в том случае, если бы у него не было дубинки.

«Ваше поведение чрезвычайно странно, мистер Латимер, — пробормотал я. — Вы должны понимать, что поступаете противно закону».

«До известной степени это, конечно, самоуправство, — сказал он, — но мы вознаградим вас за это. Я должен, во всяком случае, предупредить вас, мистер Мелас, чтобы вы не делали никаких попыток поднять тревогу или сделать что-нибудь такое, что противоречило бы моим интересам, не то вас ждут серьезные последствия. Запомните хорошенько, что никому неизвестно, куда мы едем, и что вы находитесь в полной моей власти, как у меня в доме, так и здесь в экипаже».

Два почти часа ехали мы, не останавливаясь, и за все это время мне не удалось видеть, где мы находились. Мы выехали из Пель-Меля в четверть восьмого, а когда остановились, то часы мои показывали без десяти девять. Мой спутник опустил окно, и я увидел низкую арку, вверху которой горела лампа.

Войдя, я увидел цветную газовую лампу, которая так слабо горела, что я с трудом мог различить большую комнату, увешенную картинами. Несмотря, однако, на сумеречный свет лампы, я все-таки мог видеть, что дверь открыл какой-то маленький сутуловатый человек средних лет. Когда он повернулся к нам, я увидел, что у него надеты очки.

«Это мистер Мелас, Гарольд?» — сказал он.

«Да».

«Хорошо. Прекрасно! По доброй воле, мистер Мелас, надеюсь, нам никак не обойтись без вас. Вы не пожалеете, если честно будете вести себя с нами. Но боже спаси вас, если вы только вздумаете обмануть нас!»

Он говорил отрывисто, нервно, как-то странно хихикая среди разговора и возбуждая во мне большее чувство страха, нежели мой спутник.

«Что вам угодно от меня?»— спросил я.

«Предложить несколько вопросов греческому джентльмэну, посетившему нас, и перевести нам его ответы. Но не спрашивать более того, сколько вам сказано, или… — он опять нервно захихикал, — лучше бы вам не родиться на свет».

И, говоря таким образом, он отворил дверь и провел меня в комнату, богато, по-видимому, меблированную и освещенную одной только лампой. Это была довольно большая комната, покрытая богатым, мягким ковром, в котором нога моя так и тонула; кругом стояли бархатные стулья, высокий камин был мраморный, и мне показалось, что с одной стороны его находится целый комплект японского вооружения. У стола с лампой стоял стул, и пожилой человек знаком указал мне, чтобы я садился на него. Младший оставил нас одних, но вскоре показался из другой двери в сопровождении джентльмэна, одетого в костюм, напоминающий халат. Когда, медленно подвигаясь вперед, он вступил в круг, освещенный светом лампы, и я мог рассмотреть черты его лица, то пришел в неописанный ужас. Незнакомец был бледен, как смерть, и страшно изнурен, зато громадные глаза его горели внутренним огнем, показывая, что человек этот обладает сильной нравственной мощью, несмотря на отсутствие физической силы. Но еще более, чем болезненный вид, поразило меня лицо, по всем направлениям которого налеплен был липкий пластырь, а одна широкая полоса его закрывала весь рот.

«Есть у тебя грифельная доска, Гарольд? — спросил пожилой человек, когда пришедший скорее упал, нежели сел в кресло. — Развязаны у него руки? Дай ему карандаш! Предлагайте ему вопросы, мистер Мелас, а он будет писать ответы. Спросите его, прежде всего, согласен ли он подписать бумаги».

Глаза грека сверкнули огнем.

«Никогда», — написал он на аспидной доске.

«Ни под каким условием?» — спросил я по настоянию нашего тирана.

«Только в том случае, если знакомый мне греческий священник повенчает ее в моем присутствии».

Пожилой человек злобно захихикал.

«Знаете ли, что вас ждет в таком случае?»

«Я не забочусь о себе».

Вот вам образчики вопросов и ответов нашего странного разговора, который велся то на словах, то на письме. Несколько раз спрашивал я его, согласится ли он подписать какие-то документы. Несколько раз получал я от него все один и тот же негодующий ответ. Но тут мне пришла счастливая мысль. К каждому из подсказанных мне вопросов я прибавлял свои собственные… сперва невинные с целью испробовать, понимает ли кто из свидетелей наших что-либо по-гречески, а затем, видя, что они не подают ни малейшего признака понимания, я принялся за более опасную игру. Наш разговор велся приблизительно таким образом.

«Вы ничего хорошего не достигнете вашим упрямством. Кто вы?»

«Мне все равно. Меня никто не знает в Лондоне».

«Вы сами будете виновны в судьбе вашей. Давно ли вы здесь?»

«Пусть я буду виновен. Три недели».

«Вы никогда не получите своего имущества. Чем вы больны?»

«Я не отдам его негодяям. Они морят меня голодом».

«Вас освободят, когда вы подпишитесь. Что это за дом?»

«Я никогда не подпишу. Я не знаю».

«Вы не делаете ей никакой услуги. Как вас зовут?»

«Пусть она сама скажет мне это. Кретидис».

«Вы увидите ее, когда подпишите. Откуда вы?»

«Из этого следует, что я никогда не увижу ее. Из Афин».

Еще через пять минут, мистер Холмс, и я под самым их носом добился бы всей истины, следующий вопрос мой должен был разъяснить мне все дело, но в эту минуту открылась дверь, и в комнату вошла женщина, я лишь настолько мог рассмотреть ее, чтобы видеть, что она высокого роста, сложена грациозно, с черными волосами и одета в белое платье.