Греховные радости - [352]

— Боже, неужели же Мортоны все еще здесь? — пораженно воскликнула Энджи.

— Здесь.

— А где же их дочка?

— Дуется. Вон она сидит, видишь?

— Ты бы лучше пошел потанцевал с ней.

* * *

Уже много-много позже, или так ему показалось, Макс вдруг обнаружил, что танцует с Энджи. Джемма была в объятиях какого-то мужского представителя художественных галерей, и, похоже, ей там вполне нравилось.

— А ты танцуешь как негр, — сказала Энджи, когда музыка сменилась, заиграли что-то медленное и Макс обнял ее и прижал к себе.

— Это как понимать?

— У тебя есть чувство ритма. Фантастическое чувство ритма.

— Ну, — непринужденно заметил он, — негры не только этим славятся. А в другом отношении я как, могу с ними сравниться, по-твоему?

— Сомневаюсь, — засмеялась Энджи. Ее зеленые глаза задорно блестели, вид у нее был весьма самодовольный.

— А у вас в этом смысле большой опыт, миссис Прэгер, да?

— Достаточный.

— Вот как.

Макс крепче прижал ее к себе; он чувствовал, как, даже несмотря на тесные брюки, у него начинается эрекция. Энджи в ответ тоже прижалась к нему, извиваясь всем телом.

— Извини, — проговорил с улыбкой Макс. — Ничего не могу с собой поделать. Это все… музыка.

— Мне нравится.

— Что, музыка?

— Нет, то, как она на тебя действует.

— А-а.

Музыка вновь сменилась; теперь она стала еще медленнее, и вокруг разнесся откровенный в своей сексуальности голос Дилана: «Лэй, леди, лэй…»

Макс еще сильнее прижал Энджи к себе.

— Энджи…

— Да, Макс?

Внезапно Макс почувствовал, что не может больше терпеть и сдерживаться. Выпил он именно столько, сколько ему было нужно: у него было ощущение приятного опьянения, готовности к дерзости и безрассудству, но при этом он сохранял контроль над собой. На Джемму он даже смотреть сейчас не хотел: с ней все было слишком уж легко и просто. Он чувствовал, что хочет Энджи, он хотел ее уже очень давно, так давно, что и сам не помнил, было ли такое время, когда он не испытывал этого желания. Энджи подняла на него глаза, их взгляды встретились: она медленно растянула губы в уверенной улыбке, Макс тоже улыбнулся в ответ.

— А вид у тебя очень самонадеянный, — проговорила она.

— А я себя именно так и чувствую, — ответил он. — Пойдем. Слишком уж долго все это продолжается.

Он был уверен, что она правильно поняла смысл сказанных им слов.

Наверху, в одной из свободных спален, она легла на постель. Макс прикрыл за собой дверь и подошел к ней. Лицо у него было сосредоточенное и серьезное.

— Я этого никогда раньше не говорил, — произнес он, — никому. Позволь мне сказать это тебе, и совершенно честно. Я люблю тебя.

— О господи. — В голосе Энджи послышалось искреннее удивление. — Не может этого быть, Макс. Тебе просто так кажется.

— Нет. Это так. Можно мне снять с тебя это нелепое одеяние?

— Оно очень милое.

— Милое, но нелепое. Без него ты гораздо красивее.

— Макс, оно стоило почти тысячу фунтов!

Он вдруг рассмеялся каким-то необычным, очень счастливым смехом:

— Только ты способна заявить подобное. В такой момент. Наверное, поэтому я тебя и люблю. Ладно, давай я сниму, но немножко. Фунтов на пятьсот.

— Ну хорошо! Расстегни молнию. Она должна стоить около сотни.

Энджи села, повернулась к нему спиной. Он подошел, откинул у нее со спины волосы и поцеловал ее сзади в шею. Шея была теплая, и, казалось, от нее исходил аромат желания, приятная смесь духов и легкого пота. Макс медленно провел губами вдоль позвоночника; потом обнял Энджи сзади за плечи; руки его скользнули под блестящий лиф ее платья, нащупали соски и принялись ласкать их легкими, несильными движениями. Энджи негромко застонала.

— Ты такая красивая, — проговорил Макс, — просто очаровательная.

Он расстегнул лиф, подержал на ладонях ее груди, потом провел руками вниз по телу, с удовольствием ощущая плоский живот, густые спутанные волосы, влажное тепло промежности.

— Какая ты теплая, — выдохнул он, — очень теплая, вся.

Энджи вдруг резко обернулась к нему, на лице у нее было написано откровенное и сильнейшее желание. Она обвила Макса руками и откинулась назад, потянув его на себя. Руки ее скользнули ему под брюки и стали осторожно, ласково, словно озираясь, поглаживать его ягодицы. Макс начал целовать ее, все крепче и крепче, в губы, ища встречи с ее языком; его охватил влажный и горячий жар, он чувствовал, что теряет над собой контроль, и это было необыкновенно приятное ощущение.

Она вдруг выпрямилась и села; плотно облегающее платье было спущено сверху, прическа спутана и всклокочена. Энджи сидела, обнаженная до пояса, и улыбалась. Протянув руку, она принялась расстегивать пуговицы на рубашке Макса, другая рука продолжала шарить у него в брюках.

— О боже, — почти простонал он, нагнулся и стал целовать ее груди, целовать нежно и осторожно, как будто они были очень хрупкие и могли разбиться.

— Я люблю тебя, — снова повторил он.

И тут открылась дверь и вошла Джемма.

Он отыскал ее на кухне; она стояла там среди грязных тарелок и пустых бутылок, подол ее бального платья мок в луже вина на полу, а сама она рыдала, и по лицу ее, как у маленького ребенка, ручьями текли слезы.

— Джемма… пожалуйста… не надо… — Макс умолк. Да и что он мог сейчас ей сказать.