Грехи наши тяжкие - [8]

Екатерина Алексеевна перестала улыбаться, задумалась.

— Значит, продать вам Успенское?!

— Зачем «продать»?! — удивился Суховерхов. — Совхоз будет в двойном подчинении. Вы будете контролировать всю хозяйственную работу. А подбор кадров и строительство — это наше дело, дело министерства.

Долгачева покачала головой. Конечно, она измучилась с этим колхозом. Чего только не делала с «Гигантом» — и председателей меняла, и помогала, чем могла. Посевную вели шоферы из автохозяйства, убирали — студенты. А денег на строительство взять негде.

Ничего не сказала Екатерина Алексеевна: такие дела не решаются за праздничным столом, надо посоветоваться. Важно было, что они были готовы к этому разговору. И в первую очередь — Михаил Порфирьевич. Ему перевалило за пятьдесят. После института, руководя различными геологоразведочными партиями, он исколесил страну. Теперь Суховерхов чаще ездил в Сибирь, в Тюмень. Экспедиции работали все лето — с весны и до поздней осени. Жили геологи среди болот, кормили комаров, спали в палатках, а то и вовсе в спальных мешках, ели что попало. Это хорошо в молодости. Такая бытовая неустроенность была, по сути, романтикой — походить по земле, открыть людям земные богатства. Кто об этом не мечтает — в двадцать-то лет?! Теперь же, на старости, неустроенность быта раздражала: комары, плохая еда, дожди. Суховерхов стал замечать за собой, что часто ворчит на подчиненных, на молодежь, которая рвется открыть людям недра земные… Сначала он следил за собой, сдерживался. Но как ни старался подавлять свое настроение, оно нет-нет да и прорывалось. Чаще стали стычки с людьми, взаимные обиды. Это вредило работе всей партии. В министерстве заприметили перемену в нем. Михаилу Порфирьевичу предоставили отпуск. Потом, под предлогом заботы о его здоровье, перевели на работу в аппарат министерства. Суховерхов понял: о нем заботятся, давая возможность дотянуть до пенсии.

Работой в отделе Суховерхов томился. Он зачастил к Варгину. Приедет, пройдет в свою беседку в саду, корзину под мышку — и в лес. За Туренинкой, в лесах, спускающихся к реке, поля и березовые перелески. Вдоль опушек над ручьями лепились старинные деревеньки. Суховерхов любил эти перелески и часто ходил сюда. Тут кое-где еще сохранились луга. В лугах, по берегу реки, паслись колхозные стада.

Однажды Михаил Порфирьевич встретил пастуха и подсел к нему покурить.

«Ишь насобирал скока, — старик кивнул на корзину, полную грибов. — А люди с пустыми руками возвращаются. Говорят: мало в этом году грибов».

«Не умеют собирать. Грибу кланяться надо» — пошутил Суховерхов.

«Это пожалуй».

Суховерхов угостил пастуха папиросой. Слово за слово — разговорились о житье-бытье. Старик рассказал, что Успенское было когда-то видным селом до революции тут губернатор жил. Церковь престольная была. До войны одних мужиков, считай, сотни три было. Недаром колхоз назывался «Гигантом».

Смотрел с горы Суховерхов: десятка полтора изб — серых, полуобвалившихся, да еще магазин «Сельпо», школа, невзрачное помещение клуба, похожее на барак. Вот и все.

Вечером, за ужином, Суховерхов расспрашивал Варгина: что это за село такое Успенское? Почему местное хозяйство в таком запустении?

Тихон Иванович отвечал неохотно: устал, своих работ много, не хватало еще вникать в чужие беды. Но все-таки объяснил, как понимал.

«До войны в Успенском был большой колхоз, богатый, — рассказывал он. — И село было вокруг богатое. Но война подкосила хозяйство. «Гигант» объединили с соседним колхозом, потом разъединили. А дело не пошло от этого лучше. Земля истощена, скотные дворы пришли в ветхость, а построить их — денег нет. Долгачева бьется с этим «Гигантом», но дело не идет на поправку. Ведь наша главная беда — деревенское безлюдье. Ребятишек в семьях мало, а мужики все на войне остались».

Суховерхов слушал Варгина и думал о чем-то своем.

«А почему «Гигант» не превратить в совхоз?» — спросил он.

«Легко сказать: «превратить». — Варгин отставил в сердцах тарелку. — Совхозник — это тебе что рабочий: магазин с хлебом ему дай. Зарплату вовремя — дай. Детские ясли — дай. «А как же, — кричат бабы, — мы теперь рабочие!»»

«Н-да», — только и произнес Суховерхов.

А неделю-другую спустя после разговора Суховерхова с Долгачевой к новому зданию райкома, где на обочине мостовой росли голубые ели, подкатила «Чайка». В таком тихом городке, как Туренино, «Чайка» появлялась редко. Конечно, эту машину все сразу заприметили. Дня два кряду гадали, какое начальство приезжало. Уж не сам ли Батя?

Но оказалось — нет. Не Батя, первый секретарь обкома. На «Чайке» приезжал заместитель министра нефтяной и газовой промышленности. Он привозил Суховерхова — нового директора Успенского совхоза.

Вот с той поры, как Суховерхов директорствует в Успенском совхозе, Варгин и называет друга в шутку «министром».

7

— За пятилетие! — Выпив заварку, Варгин для виду крякнул.

Михаил Порфирьевич улыбнулся краешком губ. Что с ним поделаешь? Ведь в прошлом Тихон никогда ни в чем не уступал. Бывало, норовил всегда быть первым — и выпить, и сплясать. И на фронте увлекался, если б не Суховерхов, Варгин давно сложил бы голову. Тихон Иванович не раз ранен был, и нет, лез наперед. Командир, бывало, еще не поставил задачу, а Варгин уже грудь колесом: «Есть! За такое доверие к нам товарища Сталина мы головы своей не пожалеем!»