Грехи людские - [19]

Элизабет настороженно посмотрела на отца. Несколько часов подряд сегодня сыпал легкий дождик, но особенно холодно не было. Внезапно она почувствовала, как тепло в комнате отца. Наверняка он включил до отказа батареи отопления.

– Может, тебе нездоровится? – спросила она, чуть нахмурившись, когда продевала запонку в тугую петельку.

– Ничуть, – поспешно солгал Джером. Болеть ему всегда было очень скучно и утомительно, и потому он даже самому себе не желал признаваться в истинном положении дел. – Пойдем ужинать. Я попрошу забронировать нам места на танжерской «Мамунии». Завтра мы поедем в Марсель на поезде и завтра же вечером отплывем.

– Да, но если тебе нездоровится... – начала было Элизабет, которую совершенно не убедил бодряческий тон отца. Она обратила внимание на его необычную бледность, на напряженное выражение лица и многочисленные морщинки вокруг глаз.

– Я чувствую себя абсолютно здоровым, – с негодованием отчеканил Джером. Он встал и сунул руки в рукава пиджака, поданного ему Элизабет. – Если мне что и нужно, так это немножко североафриканского солнца.

Она решила не спорить, а позвонить его парижскому врачу и попросить, чтобы тот пришел с утра пораньше. Отец, конечно же, будет взбешен, но по крайней мере станет ясно, можно ли ему отправляться в очередное путешествие.

– Возможно, Адам и Франсин присоединятся к нам в Танжере, – заметил Джером, когда они уселись за широкий стол рядом с зимним садом.

– Не знаю. Через два месяца он женится, и они срочно подыскивают себе дом.

– Это Франсин пытается срочно подыскать себе дом, – уточнил отец, и легкая тень недовольства затуманила его взгляд. – Адама вполне устраивает место, где он сейчас живет, и он не намерен никуда переезжать.

– Папа, ты себя хорошо чувствуешь? – спросила Элизабет. Она сейчас совсем забыла о Франсин и Адаме. Элизабет видела, с каким трудом отец выговаривал последние слова.

Джером попытался ей улыбнуться, но его улыбка больше напоминала гримасу.

– Увы, – сказал он, и в его глазах возник страх. – Очень жаль, но у меня такое странное ощущение.

Она вскочила, бросилась к нему, но в эту секунду он всем телом повалился на стол, сбросив несколько тарелок.

– Папочка!

Его тело было распластано по развороченному столу, руки беспомощно свисали. Элизабет подбежала и подхватила отца. В ее глазах был ужас.

– Папа, папочка, ты меня слышишь?!

Метрдотель с целой армией официантов уже спешили им на помощь. Отодвинули стул. Кто-то осторожно положил Джерома на пол, расстегнул ему ворот. До Элизабет донеслось:

– Доктора! «Скорую»! Живее!

– О Господи, только бы он не умер! Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы он не умер! – всхлипывая, шептала Элизабет, стоя на коленях возле отца. Она вцепилась в его пиджак с такой силой, что даже костяшки пальцев побелели. Слезы текли у нее по щекам. Отец оставался неподвижен. Глаза были закрыты, лицо сделалось восковым. Она подняла голову и оглядела собравшихся официантов и посетителей ресторана. – Ну где же врач? Почему он не приходит? – воскликнула она в крайнем отчаянии.

Метрдотель опустился рядом с ней на пол.

– За доктором уже послали, мадемуазель. Прошу вас, сядьте на стул... может, коньяка...

Она никак не отреагировала на эти слова и вновь склонилась над отцом.

– Папочка! Папочка!!! – взмолилась она. – Ты слышишь меня? Можешь ты открыть глаза?!

Стоявшие официанты молча переглянулись, один чуть заметно пожал плечами. Было совершенно очевидно, что месье Кингсли уже мертв. И никто в этой ситуации уже не поможет.

Элизабет запричитала, стараясь поднять отца и прижать к груди. Она понимала, что никогда больше не услышит его голоса. Что он никогда не откроет глаз, никогда с любовью и удивлением не посмотрит на свою дочь.

– Доктор пришел, мадемуазель, – сказал ей метрдотель.

Толпа расступилась перед джентльменом в костюме из букле. Врач склонился над Джеромом.

– Папочка... папочка... Я ведь так тебя люблю... – шептала она, всхлипывая и глотая слова.

Элизабет понимала, что врач подоспел слишком поздно. Ничего уже нельзя было сделать. Всего за несколько секунд в ресторане шикарного и так любимого Джеромом отеля он отошел в мир иной.

Несколько минут врач пытался оживить сердце Джерома, но наконец оставил свои попытки и выпрямился.

– Увы, все кончено, – с сожалением произнес он. – Мне очень жаль, мадемуазель. Но ни я, ни кто-нибудь другой в этой ситуации не смог бы ему помочь.

Она почувствовала, как чья-то рука осторожно подхватила ее под локоть, принуждая подняться на ноги. Рядом с Джеромом поставили носилки.

– Прошу вас, мадемуазель, – сказал метрдотель с искренним сочувствием в голосе.

Элизабет сообразила, что все ожидают, когда она выпустит из объятий отца, чтобы можно было положить его на носилки и унести из ресторана. У нее было сейчас такое чувство, будто она сама при смерти. Немыслимо было испытывать такую душевную боль и после этого остаться в живых.

– Мадемуазель, – вновь обратился к ней метрдотель, на сей раз более настойчиво сжимая ее локоть.

Она, сжав зубы, коснулась губами еще теплой щеки отца.

– Прощай, папочка, – прошептала Элизабет, чувствуя, как тяжело ей дышать. – Au revoir, дорогой.