Грехи детства - [14]

Я воодушевился. Ну, теперь-то я покажу, на что я способен.

На пруду росло много кувшинок, но не у берега, а чуть подальше. Я отломил ветку и вскочил в покачивающуюся на воде лодку.

У кувшинок очень упругие стебли. Подцепишь их веткой, они приближаются, но сразу же уплывают. Я отломил прут подлиннее, с загнутым в виде крючка концом. На этот раз пошло лучше. Крепко ухватив кувшинку, я увидел, что она подплывает совсем близко. Протягиваю левую руку — нет, еще не достать. Присев на корточки, я с носа перегибаюсь через борт и уже хочу сорвать цветок, как вдруг — во весь рост шлепаюсь в воду, прут выскальзывает у меня из рук, а кувшинка снова отплывает.

Барышни, как водится, поднимают визг… Я кричу:

— Это ничего! Ничего! Тут мелко!..

Выплескиваю воду из фуражки, надеваю ее на голову и, шагая по пояс в воде и по колено в грязи, срываю одну кувшинку, другую, третью, четвертую…

— Казик! Ради бога, вернись!.. — кричит, плача, сестра.

— Хватит уже, хватит!.. — вторит ей Лёня.

Но я не слушаю. Рву пятую, шестую, десятую кувшинку, а потом листья.

Из пруда я вылез мокрый с головы до ног, облепленный грязью выше колен и по локоть. На берегу Зося плачет, Лёня не хочет брать цветы, а за ними прячется позеленевший от страха Валек…

Я вижу, что у Лёни тоже слезы стоят в глазах, по вдруг она как захохочет:

— Смотри, Зося, какой у него вид!

— Боже! Что скажет отец?.. — вскрикивает Зося. — Казик, милый, умой хоть лицо, ты весь испачкался.

Я машинально трогаю нос грязной рукой. Лёня от хохота валится на траву. Зося тоже смеется, утирая слезы, и даже Валек открывает рот и издает странный звук, похожий на блеяние.

Теперь его замечают девочки.

— Кто это? — спрашивает Зося. — Откуда он тут взялся?

— Он пришел сюда вслед за твоим братом, — ответила Лёня. — Я видела, как он крался в кустах.

— Боже! Какая у него шляпа!.. Чего он хочет от тебя, Казик? — недоумевает сестра.

— Он ходит за мной уже несколько дней.

— Ага! Так это, должно быть, с ним Казик играл, когда бегал от нас… — насмешливо замечает Лёня. — Смотри, Зося, какой вид у них обоих: один весь мокрый, а другой — неумытый… Ох, помру со смеху!..

Сопоставление с Валеком мне совсем не понравилось.

— Ну, Казик, умойся же скорей и иди домой переодеться, а мы пока пойдем в беседку, — сказала Зося, поднимая Лёню, которая от чрезмерного веселья была близка к истерике.

Они ушли. Остались только я с Валеком да забытая в траве охапка кувшинок, которых никто не подобрал.

«Так я награжден за мою самоотверженность», — подумал я с горечью, ощущая во рту привкус ила. Я снял фуражку. Ужас, что с ней сделалось!.. Она стала, как тряпка, а козырек с одного края оторвался. С мундира, с жилетки, с рубашки струйками стекает вода. Полно воды и в сапогах, а когда я двигаюсь, она хлюпает. Я чувствую, как полотно превращается на мне в сукно, сукно — в кожу, а кожа — в дерево. И еще вдобавок из беседки доносится смех Лёни, которая рассказывает о моем приключении гувернантке.

Через минуту они придут сюда. Я хочу умыться, но, не кончив, убегаю, потому что они уже идут!.. Вот я вижу в аллее их платья, слышу удивленные возгласы гувернантки. Они отрезают мне дорогу к дому, и я бросаюсь в другую сторону, к забору.

— Где же он? — взвизгивает гувернантка.

— Вон там!.. Вот они оба убегают, — отвечает Лёня.

Тогда я замечаю, что Валек, не отставая, бежит вслед за мной. Я подбегаю к забору, он за мной. Я карабкаюсь по жердочкам — он тоже. И когда мы оба, обернувшись лицом друг к другу, сидим верхом на заборе, из кустов показываются Лёня, Зося и гувернантка.

— Ах! И приятель здесь!.. — хохочет Лёня.

Соскочив с забора, я мчусь полем к нашему флигелю, и Валек по-прежнему сопровождает меня. Очевидно, его забавляет эта погоня; он открывает рот и издает блеющий звук, который должен означать удовольствие.

Я вдруг остановился в бешенстве.

— Послушай-ка, любезный, ты чего от меня хочешь? Чего ты таскаешься за мной?.. — напустился я на мальчика.

Валек оторопел.

— Отвяжись от меня, убирайся прочь!.. — кричал я, сжимая кулаки. — Осрамил меня так, что все смеются надо мной… Если ты мне еще раз попадешься на глаза, изобью…

Выпалив это, я ушел, а Валек остался. Отойдя на несколько шагов, я оглянулся и увидел мальчика на том же месте. Он смотрел на меня и горько плакал.

Оборотнем влетел я к нам в кухню, и везде, куда ступала моя нога, оставались лужицы воды. При виде меня куры всполошились, раскудахтались и, хлопая крыльями, бросились к окнам, девушки-работницы покатились со смеху, а Войцехова всплеснула руками.

— Господи, твоя воля!.. Да что с тобой? — закричала старуха.

— Не видите, что ли?.. Упал в пруд — вот и все! Дайте мне полотняный костюм, башмаки и рубашку. Только скорей!

— Горе мне с этим мальчиком! — разохалась Войцехова. — Да к кителю, верно, и пуговицы не пришиты… Каська, а ну пошевеливайся, ищи башмаки!

Она принялась расстегивать и снимать с меня мундир с помощью второй девушки. Это кое-как удалось, но с сапогами пришлось-таки повозиться. Ни туда, ни сюда. Наконец позвали на помощь конюха. Мне пришлось лечь на койку; Войцехова с девушками держали меня под мышки, а конюх стаскивал сапоги. Я думал, он мне ноги выломает. Зато через полчаса я уже был как куколка — умыт, переодет и причесан. Прибежала Зося и пришила мне пуговицы к полотняному кителю. Войцехова выжала мокрую одежду, вынесла на чердак — и все шито-крыто.