Грех - [38]

— Можно задать вопрос?

Я посмотрел в ту сторону. Девушка в черном свитерке, которую я видел в «Паломе», подняла руку, как на уроке в школе.

— Пожалуйста.

— Извиняюсь, я только хотела спросить, вы верите, что Вселенную создал Господь Бог?

Пожарный, стоявший неподалеку от столика, снял фуражку и, вытирая носовым платком клеенчатую подкладку, покосился на меня с улыбкой. Я постукивал пальцами по тетради. Услышал, как кто-то вполголоса сказал: «Дуреха».

— Видите ли… В общем, я не верю, что мир создан Господом Богом.

— А можно еще вопрос?

— Конечно, я затем и приехал, чтобы отвечать на вопросы.

— Извиняюсь, я хотела еще спросить, верите ли вы в Господа Бога?

Я посмотрел на пожарного — он только пожал плечами.

— Я не верю в Господа Бога, — отчетливо произнес я.

— Спасибо, у меня больше нет вопросов. — Девушка села рядом с подругой.

Директор школы лежала в кровати. В халате, на голове сеточка. Когда я вошел, она села, протянула мне теплую потную руку. На стульчике рядом — стакан с чаем, пузырьки с витаминами, градусник. Над кроватью небольшой образ Богоматери Ченстоховской. Тетка, которая сообщила мне о ее болезни, стояла рядом, сплетя пальцы на животе, и молча на меня смотрела. Директорша достала из-под подушки сумочку и долго в ней рылась. Наконец вытащила деньги и счет, который я подписал. Говорила она тихо, слова шелестели в горле, как сухие листья. Величала меня «пан магистр».

— Может быть, чайку, пан магистр?

— Нет, нет, не беспокойтесь, я пил перед лекцией.

— Ну, пожалуйста… принеси пану магистру чай, только завари свежий, ох уж эти нынешние чаи!

— Заварю, почему не заварить, пускай пьет на здоровье.

Директорша протерла лицо и руки одеколоном.

— Вас, наверно, удивляет, что я лежу тут одна, как библейский Иов, а вернее, жена Иова, — смеялась она. — Ну чего смотришь, иди заваривай и… поставь раскладушку в первый класс, там теплее, и принеси постельное белье.

— Принеси! принеси! — со злостью повторила тетка, не двигаясь с места.

— Прошу вас, не хлопочите, — запротестовал я. — У меня поезд ровно в полночь. Вы больны… нет-нет! Правда, спасибо, в этом нет никакой нужды. — Я сидел на стуле, не снимая пальто, положив портфель на колени. Директорша вынула из сумки зеркальце, погляделась в него и с притворным испугом воскликнула:

— Ну и страшилище, во что я превратилась! — Она положила руки на одеяло. — Что ж, осталась одна после тридцати лет замужества… самец упорхнул из гнездышка, фр-р-р! Ну что стоишь, ты же двадцать лет меня знаешь, чего уставилась?!

— Да он же сказал, чтоб не хлопотать, — запищала тетка.

— Ты понимаешь по-польски? Иди и завари пану магистру чай.

Тетка пожала плечами и ушла на кухню.

— Она славная, но глупа, как пробка! Может, все-таки заночуете, я сейчас распоряжусь.

— Если уж вы так любезны, мне только чайку.

— Бросил меня. Я ему тридцать лет служила верой и правдой… кинулся за самкой, она, видите ли, моложе, недавно еще под стол пешком ходила… И ведь не какой-нибудь там художник или вертопрах — солидный, образованный человек… уважаемый педагог, воспитатель молодежи, общественный деятель. И что? Бросил спутницу жизни, которая «до конца своих дней"… растоптал моральные принципы, отказался от спасения и полетел за самкой… Но сучка эта хитрющая была… ах, чего там говорить!.. А вы женаты? Дети есть?

— Жена умерла несколько лет назад… дочка в университете.

— У вас, случайно, нет фотографии?

— Нет, я с собой не вожу, — солгал я.

— Знаете, я уже старая женщина, думала, разбираюсь в жизни, в мужчинах. Ни черта я не разбираюсь! Конечно, я знала, какие они, готовы переспать с первой попавшейся, даже с такой, как моя домработница… Смеетесь? Ладно, не буду морочить вам голову. Но почему так, скажите на милость?.. Мы уже не первый год живем на свете, можем говорить о таких вещах без ложной скромности, он правда был порядочный человек со здоровыми инстинктами, что касается интимной стороны… иногда при исполнении супружеских обязанностей мне приходилось его подбадривать, да, да, подбадривать. И вдруг такая беда. Девка эта даже не мылась как следует… все так неожиданно на меня свалилось, совершенно выбило из колеи. Представляете, я пыталась покончить с собой, будто кухарка какая-то, стыдно признаться… йод пила… ночи напролет думала, думала — о нем, о себе, о нашей совместной жизни. Ну и наконец поняла, глупая старуха, всю эту философию… возможно, я вам покажусь циничной, но весь секрет его перемены — как это ни глупо — тесная дырочка. И тут ни ксендз, ни секретарь парторганизации ничем не помогут, от партии и церкви это не зависит… — Она засмеялась. — Он прямо-таки в бешеного кобеля превратился. В дверях появилась домработница.

— Кровать я ему поставила, — сообщила она, глядя в потолок.

— Какую кровать? Что ты плетешь, ведь пан магистр отказался… принеси чай.

— Нету никакого чая.

— Как нет?

— У меня что, десять рук — и постели, и чай завари.

— Господи! Ну что за тупица… глухая, глухая как пень… а его и след простыл!

— Прошу вас, не занимайтесь моей скромной персоной. Я что — сделал свое, и до свиданья! Вы больны, ну право же! Мне очень неприятно…

— Тоже мне, делов-то, щас принесу чай. — Тетка вышла, через минуту вернулась и поставила передо мной кружку.