Греция. Лето на острове Патмос - [63]

Весь предыдущий месяц я наблюдал за Даниэллой издалека, не находя в себе мужества подойти к ней в Скале или наведаться в крошечный домик у маленькой бухточки рядом с портом, чтобы пригласить ее на свидание. Но я все это многократно обсуждал с друзьями. Я вел себя как четырнадцатилетний подросток перед первым школьным балом: с одной стороны, напускная храбрость, а с другой — снедающий страх оказаться отверженным.

В частности, я делился своими мыслями и мечтами с Алики и ее мужем Андреасом — архитектором из Афин. Они мне очень сочувствовали, но со временем, как впоследствии Алики мне призналась, я им надоел своей нерешительностью и неспособностью перейти от слов к делу. Поэтому, как только они узнали, что я буду на праздновании Преображения, они взяли на себя непростую задачу уговорить бедную Даниэллу, которая вела отшельнический образ жизни, пойти вместе с ними, практически пообещав, что в случае ее согласия они купят у нее две иконы. Они не поделились своими планами ни с ней, ни со мной.

Явившись на праздник, я с ужасом увидел, что с ними за столом сидит Даниэлла. Алики быстро подвинулась, одновременно чуть не спихнув со скамейки Андреаса. Таким образом, единственное свободное место оказалось рядом с Даниэллой.

Мы сидели на скамейке, прижатые друг к другу, и разговаривали, вернее, громко кричали, силясь переорать музыку. О чем мы тогда беседовали, у нас с Даниэллой совершенно вылетело из головы. Запомнилось только одно, мы на протяжении нескольких часов не умолкали ни на минуту, общаясь только друг с другом на дикой смеси английского и французского языков. Кажется, мы практически ничего не ели, но при этом выпили немало рецины.

То, что последовало за этим, среди присутствовавших в тот день на празднике стало легендой. Алики и по сей день любит об этом поговорить, причем настаивает, что идея первой пришла в голову Андреасу, а я же утверждаю, что все придумал сам. Я был опьянен близостью Даниэллы, очарован воркующим французским выговором, пленен миндалевидными глазами, золотисто-каштановыми волосами, грудью, сокрытой лишь тонкой тканью блузки. Лифчика Даниэлла не носила. Так вот, мне кажется, именно я сказал, что если на этом острове, где творились чудеса и ниспосылались откровения, может настать тот миг, когда человек будет в состоянии пройтись по воде как посуху, то этот миг наступил.

Неважно, кто произнес эти слова, главное, что Даниэлла с этой мыслью тут же согласилась. «Да, — кивнула она, — мне тоже так кажется», и в этот момент я понял, что пропал — я был по уши в нее влюблен.

Мы вдвоем встали и не шибко твердой походкой направились в сторону моря. Алики и Андреас принялись рассказывать окружающим, что мы собираемся делать, и к тому времени, как мы добрались до воды, оркестр успел замолчать, а вокруг нас собралась толпа зевак, которые кричали что-то подбадривающее. Среди собравшихся был и Теологос, хлопавший вместе со всеми в ладоши. Его лицо сияло от удовольствия — вечер удался на славу. Даже Елена вышла из своей крепости, желая узнать, что происходит.

Я стоял и держал за руку женщину, которую любил, но еще ни разу не поцеловал, слушал ритмичное хлопанье в ладоши и пение окружавших нас людей и от этого словно парил над землей. На мгновение у меня мелькнула безумная мысль, что у нас все получится.

Даниэлла посмотрела на меня, сжала мне руку, и я понял, что она разделяет мою уверенность. Потом мы шагнули в воду, поверхность которой в эту тихую, безветренную ночь напоминала черный мрамор.

В этой части пляжа, сразу же возле маленького пирса, располагался док для рыбацких лодок, а дно было покрыто камнями самых разных форм и размеров. Все они были скользкими.

Нам с Даниэллой удалось сделать по дну несколько шагов, после чего мы, хохоча и схватившись друг за друга, рухнули в воду. На поверхность выплыли мои сигареты и греческие банкноты, которые я чуть раньше наотрез отказался на время отдать Алики. Под гром аплодисментов мы вышли из моря. К телу липла мокрая одежда.

Вполне естественно, нам надо было обсушиться, и опять же вполне естественно, Алики настояла на том, чтобы я отвел Даниэллу в свой маленький домик на холме.

Алики с Андреасом даже прошли с нами большую часть пути, чтобы убедиться, что мы действительно доберемся до домика.

Оказавшись в спальне, я снял майку, Даниэлла блузку. Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись. Она протянула ко мне руки, мы обнялись, одновременно чувствуя холод и жар, и упали на кровать, где я впервые познал вкус ее губ.

Теперь мы стояли на том самом месте, где девять лет назад зашли в воду, и смотрели на Теологоса и его таверну.

Елена больше здесь не работала, тамариск срубили. Я вынужден был признать, что передо мной скорее таверна под названием «И Орайя Tea», а вовсе не «Прекрасная Елена».

И по всей вероятности, дальше ей предстоит процветать без моего участия.

Неподалеку от нас в воде плескались дети.

Момент, который, казалось, должен был стать точкой наивысшего моего отчаяния и тоски по рухнувшим надеждам, неожиданно показался не таким уж и печальным.

Я взял Даниэллу за руку:

— Помнишь, как мы попробовали…