Греция. Лето на острове Патмос - [13]

Понятное дело, остров был не тем местом, где имело смысл искать деликатесы.

Впрочем, в то время продукты, которые нам с вами представляются вполне естественными, как, например, сливочное масло, бекон, бульонные кубки, не говоря уже о соевом соусе и карри, было проблематично достать даже в Афинах. В результате попытки отыскать нужные ингредиенты или подходящую им замену могли вознести вас к высотам кулинарной изобретательности или ввергнуть в черное отчаяние. Мой вариант спагетти алла карбонара представлял собой синтез версий этого блюда, готовившихся на юге и севере Италии.

В Риме блюдо делают так. В обжигающе горячие спагетти добавляют сливочное масло, нарезанного жареного бекона, яичный белок, взбитый с только что молотым черным перцем, и щедрую пригоршню пармезана. В Милане, в баре «У Гарри», вместо яичного белка добавляют взбитые сливки. При этом надо признать, что сливки придают блюду особую пышность, как соус в феттучини Альфредо. Однако миланский вариант спагетти алла карбонара довольно тяжелый для усвоения, поэтому я благоразумно сочетаю и ту и другую версии, заменяя сливками только половину яичных белков.

Поскольку хороших пастбищ в Греции мало, жирные сливки здесь днем с огнем не сыщешь, а купить свежее молоко практически нереально. Такая штука, как бекон, в Греции на тот момент тоже отсутствовала.

Оказалось, что сгущенное молоко без сахара может вполне заменить сливки, поскольку в процессе приготовления блюда оно густеет, а вот найти правильный бекон представлялось невыполнимой задачей. В продажу время от времени поступала европейская консервированная грудинка — жир в банках был густой, как смазка, но в процессе жарки он практически полностью растворялся, оставляя после себя запах топленого свиного сала.

Как раз в тот момент, когда я уже полностью отчаялся придать блюду аромат копченостей, который вдыхал в Риме и Милане и который мне удалось воссоздать у себя на нью-йоркской кухне с помощью американского бекона, Теологос поинтересовался, не желаю ли я приобрести у него половину годовалого поросенка.

— Поросенка? — переспросил я.

— Да, — ответил он, — того, что пасется у меня на поле. Знаешь, возле тропинки, по которой ходят ослы.

Мне вспомнилось, как несколько раз из-за каменной стены до меня доносилось хрюканье. Я его слышал, когда ходил по той самой тропинке на пляж.

— Он что, еще живой? — вздохнул я.

— Пока да, — улыбнулся Теологос.

На тот момент мы с Даниэллой уже успели перед всеми похвастаться нашим холодильником, оснащенным довольно вместительной морозильной камерой, поэтому мысль о половине поросенка, из которого можно наделать отбивных и сосисок, показалась мне очень и очень соблазнительной. Более того, честь, которую мне оказывали, привела меня в трепет. Предложение разделить тушу поросенка являлось важным этапом, рубежом — оно говорило о том, что греки меня признали за своего, причем здесь, на этом острове.

— Мы притащим его на пляж и забьем, — продолжил Теологос. — Тебе половина, мне половина. Что скажешь?

Беда в том, что у меня имелась одна проблемка. Она была связана с кровью.

Стоило мне увидать кровь, как я тут же падал в обморок. Я объяснил это обстоятельство Теологосу, заодно упомянув, что в Америке мясо упаковывают настолько хорошо, что тебе даже не приходит в голову, что некогда оно являлось плотью живого существа. Потом, на тот случай, если он все еще не понял, о чем я вообще говорю, рассказал, что, когда работал санитаром в больнице города Нью-Хейвен, желая пройти практику перед поступлением на медицинский (я ее так и не прошел), я изрядно потаскал тележки с трупами в морг, что очень быстро, к величайшему разочарованию моего отца, убедило меня пойти на от-деление английской литературы.

В конце концов Теологос согласился забить поросенка самостоятельно, взяв за работу его голову и сердце.

Пока все не закончилось, я старался держаться от пляжа подальше. Пришел я к Теологосу только под вечер, чтобы забрать домой обещанную свинину. Когда я появился, Теологос с Еленой и детьми стояли за кухонным столом и с гордостью улыбались, довольные приготовленным мне гостинцем. Кровь была повсюду. Она покрывала пол и разделочный стол, поблескивая в заливавшем кухню свете ярких флуоресцентных ламп. На столе лежала половина туши, и в ней все еще узнавался поросенок, которого принесли в жертву, чтобы насытить мои аппетиты.

Судя по всему, у меня было очень красноречивое выражение лица, поскольку Елена, сжалившись надо мной, тут же принялась разделывать половину туши на более мелкие и менее узнаваемые куски, в то время как Теологос опустился на стул и взялся за узо. Я рассовал мясо по полиэтиленовым пакетам, которые уложил в холщовые мешки. Их я перекинул через плечи, чтобы было удобнее нести до дома. Покачиваясь из стороны в сторону под тяжестью груза, я вышел в надвигающуюся тьму. На прощанье Теологос выпил за мое здоровье, а Елена улыбнулась добрыми карими глазами.

В тот вечер, когда я готовился солить, топить сало, молоть фарш, — одним словом, делать из своей добычи запасы на зиму, к величайшему восторгу обнаружил в проверенной временем, замызганной поваренной книге «Кулинарные радости» раздел, в котором рассказывалось о том, как делать копчености, и даже более того — целую схему, иллюстрирующую все эти премудрости. Через два дня, на протяжении которых мы чуть не задохнулись от дыма, я создал импровизированную коптильню. Ее я соорудил из банки из-под оливкового масла и подвесил в трубе на кухне. Из этой коптильни я извлек первый плод моих трудов. Спустя несколько мгновений с неописуемым удовольствием я попробовал кусочек бекона, который впервые в домашних условиях закоптил сам.