Греческие богини. Архетипы женственности - [25]

.

Как мы уже говорили, это может быть внутренний персонаж или его проекция на человека во внешнем мире. Тогда-то и возникают безумные и разрушающие саму женщину страсти, связи с реально страшными и опасными мужчинами, или же игровые садомазохистские отношения. Марион Вудман считает, что «демонический любовник» — это «злокачественный компонент отцовско-дочерних отношений», который встает между женщиной и любым реальным мужчиной. Процитируем опять по книге Д. Кал-шеда:

«...В центре отцовско-дочернего комплекса находится отец — бог, которому она поклоняется и в то же время ненавидит его, потому что на каком-то уровне она знает, что он отвращает ее от ее собственной жизни. Нет разницы в том, любит она его или ненавидит, так как в любом случае она привязана к нему, не имея энергии для того, чтобы найти саму себя. До тех пор, пока она придумывает свою любовь, она идентифицируется с позитивной стороной своего бога — отца; однако при крушении фантазий у нее нет эго для того, чтобы поддерживать ее, и она соскальзывает к противоположному полюсу и переживает аннигиляцию[75], находясь в руках бога, который теперь обратился против нее»[76].

Линда Леонард (вовсе не переводившаяся прежде на русский язык), но — к счастью — цитируемая Калшедом, описывает критикующую мужскую фигуру в психической жизни «женщины-puella», то есть «женщины-девочки», обычно Коры в нашей классификации. Более того, она вспоминает именно этот сюжет:

«Так же как у всякой Персефоны есть свой Гадес, похищающий ее и увлекающий под землю, так и в психике puella обитает болезненная манифестация авторитарной ригидной стороны маскулинности. Потенциально это мудрый старый мужчина, который стал больным и злобным из-за того, что его отвергли. С моей точки зрения, причиной этого отвержения является нарушение отношений с отцом в детстве, когда отец не проявил себя по отношению к дочери как преданный и ответственный человек»[77].

В целом, наиболее подробно и обстоятельно тема «демона души человеческой» рассмотрена в многократно цитируемой в этой главе книге Д. Калшеда «Внутренний мир травмы».

Диссоциация

Диссоциация (от лат. dissociatio — «разъединение») в современной психологии травм представляется психологической защитой, разделяющей то, что может оказаться слишком болезненным, и то, с чем, в общем, можно существовать. Это внутреннее ощущение себя разделенным на несколько частей и способность перемещаться из одной части в другую или же наблюдать за собой со стороны. При этом переживаемый опыт тоже может казаться «не вполне своим». Диссоциация позволяет жертве отстраниться от ужасного и невыносимого опыта, боли и страданий. Это происходит неосознанно и спонтанно, но затем защита становится крепче, и человек привыкает жить своими «отдельными частями».

В крайних и болезненных случаях это приводит к расщеплению личности и наполненности каждой такой части своими «личностными» свойствами, памятью, принципами, свойствами, умениями, опытом. Обычно это все-таки некое «душевное онемение» или представление о себе как о двух отдельных существах — духовном и телесном (например, когда центр «Я» помещается в голову, а тело ощущается лишь придатком к голове; впрочем, это тема Афины, а не Персефоны: последняя, скорее, разделит себя на «здешнюю», из этого мира, и «тамошнюю» — из мира своих снов и фантазий). В любом случае такое разделение — результат определенного негативного опыта, потому мы и помещаем его описание в раздел о Жертве.

Депрессия

Депрессия как состояние для женщины[78]- это метафорический спуск в Подземный мир. Подавленность и меланхолия, тоска и грусть, отсутствие каких-либо внятных желаний и замедленность реакций могут быть вызваны реальным травмирующим событием («похищением Аида»), но могут быть и не связаны напрямую с чем-то подобным. В последнем случае мы можем говорить о «конституциональной» депрессии, идентификации с женским ролевым архетипом Безымянной Невесты[79].

Депрессивность Невесты-Персефоны — это уход от внешнего мира в мир внутренний, в свои рефлексии и фантазии, или в чувство вины и стыда, или в мертвенную эмоциональную холодность и бесчувственность. Эта связь с неким «иным» миром иногда прослеживается в нарушениях сна: бессоннице, кошмарах или постоянной сонливости. Однако такой уход дает некие преимущества. Часто он приносит ощущение защищенности: «меня здесь никто не тронет, не обидит», «мне здесь ничего не надо, все есть». Даже воспринимаемая как некий уход в состояние временной смерти, такая депрессия может казаться уютной и спокойной. У женщин, способных выразить свое состояние в творчестве, это отражается, как у Анны Ахматовой, в стихах:

Хорони, хорони меня, ветер!

Родные мои не пришли,

Надо мною блуждающий вечер

И дыханье тихой земли.

Я была, как и ты, свободной,

Но я слишком хотела жить,

Видишь, ветер, мой труп холодный,

И некому руки сложить.

Закрой эту черную рану

Покровом вечерней тьмы

И вели голубому туману

Надо мною читать псалмы.

И чтоб мне легко, одинокой,

Отойти к последнему сну,

Прошуми высокой осокой

Про весну, про мою весну[80].

В случае потери значимых близких людей такое состояние «около-смерти» может восприниматься как близость к ушедшим. Тогда «серость мира», уныние и подавленность оказывается знаком признания для покойных, отказом от жизни (радости, ярких ощущений) ради них.