Греческая народная религия - [36]

Для Гомера тело человека — это сам человек, а душа лишь бледная пустая тень. Что же касается орфиков, они считали душу бессмертной, а тело рассматривали как темницу для души.[145] Они верили, что душа способна оставлять тело временно — в сновидениях, а в момент смерти она покидает его навсегда. Это учение способствовало пересмотру оценки жизни в ином мире. Для орфиков посвящение и сопутствующие ему очистительные обряды были тоже необходимы, но к этому они добавляли требование праведности и нравственной чистоты. Тот, кто не очистился при жизни, будет нечист и в мире ином: «Он будет лежать в грязи» — вот ключ к новой концепции иного мира. Мы видим здесь повторение земной жизни, как это было и раньше, но только теперь само это повторение рассматривается как наказание. Этот мотив нередко встречается и в современном фольклоре.

Представления орфиков нашли отражение в некоторых мифах, в том числе и в мифе о Данаидах. На картине Полигнота в Дельфах изображены фигуры, обычно называемые Данаидами; они символизируют людей, которые не прошли посвящения и которые в иной жизни должны вечно наливать воду для очистительного обряда, но усилия их бесплодны. Итак, представление это укоренилось в народном сознании, и [160] произошло это потому, что оно сопряжено с другим представлением, весьма популярным у греков, — о справедливом воздаянии. В древности человек мыслился лишь как звено в цепи поколений. Дети и дети их детей должны были расплачиваться за проступки предков. Но пришло время, когда людям показалось несправедливым, что один человек должен платить за грехи другого. Теперь нужно было, чтобы человек, который согрешил, сам был наказан, чтобы он лично, а не кто-нибудь другой, платил за его грехи. Это требование мы находим у Солона. Однако опыт показывал, что порой такие преступники умирают, не понеся соответствующего наказания. Разрешение этого противоречия обнаружилось в учении орфиков. Должное наказание было перенесено в иной мир.

Из мифов нам известны Тантал и Сизиф — грешники, осужденные на вечные муки после смерти. Первоначально эти люди были врагами богов, и боги покарали их при жизни; и лишь потом они были перенесены в подземное царство. Этот подземный мир описан в одиннадцатой книге «Одиссеи»; кроме того, он изображен великим художником Полигнотом на его знаменитой картине в Дельфах.[146] Однако в этом изображении есть нечто новое. На ней человек, убивший своего отца, удушен им, а человек, ограбивший храм, терпит разнообразные мучения от женщины. Наказания определялись по древнему «jus talionis», [161] гласившему: глаз за глаз и зуб за зуб; либо заимствовались из человеческого правосудия. Это представление о наказании в ином мире было фатальным образом расширено, и появились примеры изменения и добавления, новые способы мучения и новые кары. И движущей силой этого была идея справедливого воздаяния.

Вскоре подземное царство стали изображать как нечто ужасное, в полном смысле слова — ад. Его описывает Аристофан в «Лягушках». Писатель наполняет его страшными зверями, змеями и чудовищами вроде Эмпузы. Там в грязи и непросыхающей трясине лежат те, кто причинил зло гостям и друзьям, а также обманщики, клятвопреступники и отцеубийцы. Аристофан также приводит подробный перечень страшнейших мук, грозящих преступнику, заимствуя их из мифологии и всемерно обогащая.

Все это достаточно хорошо известно, но обычно ученые этим пренебрегают, ссылаясь на то, что это мифология, а она, как правило, не очень важна для реальной картины народных верований. Однако у этого есть серьезная основа. Аристофан не смог бы дать такое живое и подробное описание ада и его ужасов, если бы эта тема не была знакома публике. Вообще, в литературе такие вещи не упоминаются — подобно суевериям, они считались слишком низменными и недостойными. Но есть два исключения, два очень важных фрагмента, которые бесспорно доказывают, что идея наказания в ином мире в пятом и четвертом веках до Р. X. прочно укоренилась в [162] народном сознании. Философ Демокрит пишет: «Многие люди, которые не знают, что человеческое естество разрушается смертью, но которые понимают, что совершили много дурного, живут в постоянном страхе и беспокойстве и сочиняют лживые басни о том, что будет после смерти».[147] А Платон во вступлении к своему «Государству» устами престарелого Кефала утверждает, что человек, чуя приближение смерти, бывает охвачен страхом и начинает думать о вещах, которые до этого его не беспокоили. Душа его томится: а вдруг окажется правдой то, что рассказывалось об ином мире в мифах и что прежде ему казалось смешным? А вдруг в подземном мире его ожидает кара за грехи земной жизни? Человек волнуется, вспоминает, не сделал ли он кому-нибудь зла; и если получается, что он совершил много неправедных поступков, его наполняет тревога: он, как ребенок, часто вскакивает во сне с постели и живет в постоянном страхе.[148] Этот яркий портрет написан явно с натуры. Однако подробные рассуждения самого Платона о загробном мире и о переселении душ нам следует здесь оставить без внимания, поскольку это плоды его собственного ума, не имеющие отношения к народным представлениям. Отметим только, что в будущем их влияние было огромным и определяющим. [163]