Греческая история, том 2. Кончая Аристотелем и завоеванием Азии - [49]

Агесилай II не очень торопился исполнить распоряже­ние, заставлявшее его отказаться от тех великих планов, осуществление которых казалось ему столь близким; нако­нец, в середине лета он перешел через Геллеспонт и двинул­ся — правда, форсированным маршем — вдоль фракийского побережья на запад. Дело в том, что союзники собрали тем временем все свои ополчения под Коринфом, чтобы открыть наступательные действия против Спарты. Но многоголовый союзный совет не мог быстро прийти к какому-нибудь ре­шению, и благодаря этому спартанцы имели время пригото­виться к обороне. Войско союзников достигло еще только Немей, на расстоянии одного небольшого перехода от Ко­ринфа, а пелопоннесская союзная армия под предводитель­ством Аристодама стояла уже под Сикионом; вследствие этого союзники принуждены были отступить на север. На равнине между Коринфом и Сикионом, на берегу ручья, вы­текающего из Немей, разыгралось величайшее из сражений, какое когда-либо происходило между двумя греческими ар­миями (июль 394 г.). На обеих сторонах было по 20 ООО гоп­литов; конницы и легковооруженного войска у союзников было гораздо больше, чем у пелопоннесцев. Но они не суме­ли воспользоваться этим преимуществом; по старой при­вычке они придавали решающее значение атаке тяжеловоо­руженной пехоты. Действительно, союзники лакедемонян после непродолжительной битвы обратились в бегство; сами же лакедемоняне, находившиеся на правом крыле, одержали победу над сражавшимися против них афинянами, после че­го вся армия союзников была опрокинута от своего левого фланга и с большим уроном отброшена к Коринфу. По пре­данию, союзники потеряли 2800 человек, победители — 1100. О наступательных действиях союзники, разумеется, уже не могли и думать; впрочем, в стратегическом отноше­нии победа не принесла Спарте никакой пользы, так как по­бежденное войско нашло опору в коринфских укреплениях.

Приблизительно месяц спустя, 14 августа, Агесилай стоял на границе Беотии. Он почти беспрепятственно про­шел Фракию и Македонию, да и в Фессалии, большая часть которой была на стороне неприятеля, он не встретил сколь­ко-нибудь значительного сопротивления. Затем он призвал к себе фокидское и орхоменское ополчения и половину спар­танского полка, стоявшего гарнизоном в Орхомене; другой спартанский полк пришел к нему на помощь от сикионской армии. Союзники также прислали в Беотию часть своих соб­ранных под Коринфом войск; чтобы прикрыть большую до­рогу в Фивы, они заняли позицию у храма Афины Итонии в Коронейской области, в том месте, где возвышенности Ге­ликона спускаются к Копай декой равнине. Здесь напал на них Агесилай и после очень кровопролитного сражения от­теснил их назад к высотам. Но победа стоила пелопоннесцам стольких жертв, что Агесилай, сам раненый, отказался от дальнейшего наступления и увел свою армию обратно в Фокиду. Вскоре затем контингента отдельных городов были распущены по домам.

Таким образом, и эта вторая экспедиция, несмотря на две победы, оказалась в стратегическом и политическом от­ношениях безуспешной для Спарты. К концу лета положе­ние вещей в Греции было совершенно то же, что весною. Между тем на море спор был решен. После взятия Родоса Конон получил новое подкрепление в 90 триер, которым его флот был увеличен до 170 кораблей; номинальное командо­вание им взял на себя летом 394 г. Фарнабаз, которого сам Конон рекомендовал царю для этой должности. Но и Спарта тем временем делала серьезные приготовления, хорошо по­нимая, какие важные последствия будет иметь предстоящая борьба. Чтобы сосредоточить руководство военными дейст­виями на суше и на море в одних руках, решили обойтись без наварха и возложили на Агесилая также верховное ко­мандование флотом (летом 395 г.). Агесилай тотчас потре­бовал от союзных городов, чтобы они построили 120 новых триер; начальником флота он назначил своего шурина Пейсандра — выбор, правда, не очень удачный ввиду неопытно­сти последнего в морском деле.

В этих приготовлениях с обеих сторон прошел конец 395 г. и первая половина следующего лета; наконец, в начале августа Конон открыл наступательные действия против гре­ческого флота, который был сосредоточен у Книда напротив Родоса, чтобы преградить неприятелю вход в Эгейское море. Пейсандр принял вызов на сражение, сделанный ему про­тивником; но греческий флот не мог устоять против более сильного неприятеля. Скоро бегство сделалось всеобщим, сам Пейсандр пал, а 50 его кораблей было взято в плен; од­нако большей части экипажа удалось спастись на берег.

Эта победа сделала Конона господином Эгейского моря. Он тотчас провозгласил автономию всех греческих общин на островах и на малоазиатском побережье, и тут обнаружи­лось, как шатко было спартанское господство в Малой Азии. Города один за другим переходили к персам и изгоняли лакедемонских гармостов и гарнизоны. Только два важных пункта на Геллеспонте, Абидос и Сеет, Деркилид удержал от отложения и отстоял против нападений Фарнабаза и Коно­на.

С центральными греческими государствами, образовав­шими союз против Спарты, завязал сношения по совету Ко­нона еще Тифрауст, приблизительно во время битвы при Галиарте; родосец Тимократ отправился послом от него в Эл­ладу, раздал 50 талантов в качестве пособия на военные из­держки наиболее влиятельным государственным деятелям в Фивах, Коринфе и Аргосе и обещал дальнейшие субсидии. Теперь наступило время исполнить данные в то время обе­щания. Весною 393 г. оба персидских адмирала направились в европейскую Грецию. На море они нигде не встретили со­противления; Киклады сами отдались в их руки, а Кифера сдалась, как только показался неприятельский флот. На ост­рове оставлен был гарнизон под начальством друга Конона афинянина Никофема. Затем адмиралы поплыли дальше, в Коринф, где выдали субсидию союзному совету. Только по­сле этого Конон вернулся на родину, которой он не видел столько лет. Он явился туда в ореоле недавней победы при Книде; позор поражения при Эгоспотамах был заглажен, Афины освобождены от гнета лакедемонского владычества на море. Естественно, что человеку, оказавшему такие важ­ные услуги родине, теперь возданы были почести, каких не удостоился еще ни один гражданин со времени Гармодия и Аристогитона; Конону, как и им, воздвигнута была бронзо­вая статуя „за то, что он дал свободу союзникам Афин", как гласило постановление Народного собрания.