Гражданский кодекс - [5]

«Я враг тиранов, но прежде всего враг злодеев, разбойников, анархистов», – эта фраза из воззвания к жителям итальянской Болоньи стала лейтмотивом отношения Наполеона к собственности и тем, кто на эту собственность посягает. Он был поборником буржуазных ценностей и с уважением относился к праву всех пользоваться благами. В годы революции реквизиции и «безвозмездные» займы стали привычным делом.

Первый консул в корне изменил ситуацию: поборы были отменены и законодательно было закреплено право на приватизированное в годы революции имущество. В Конституции 22 фримера было четко прописано, что «каково бы ни было происхождение национальных имуществ, законно заключенная покупка их не может быть расторгнута и законный приобретатель не может быть лишен своего владения».

Если же имущество являлось спорным, дело нужно было решить «полюбовно». Одним из ярких примеров такого рода стал конкордат (соглашение), подписанный в июле 1801 года между Католической церковью и французским правительством.

«Я – никто! Я был мусульманином в Египте, а здесь я буду католиком для блага народа. Я не верю в религии!» Констатация факта: Наполеон никогда не был религиозен и набожен, но относился к религии как важнейшему элементу политического влияния и поддержания своего авторитета.

Именно поэтому он «подделывался» под мусульман в Египте, публично провозглашая «глубочайшее уважение к Корану», был антикатоликом при Республике, заявляя, что «враги французской свободы – феодализм, роялизм и религия», а затем признал католицизм «религией подавляющего большинства французских граждан».

«Общество, – говорил Наполеон, – не может существовать без неравенства имущества, а неравенство имущества не может существовать без религии. Голодный человек не мог бы терпеливо переносить того, что рядом с ним другой утопает в излишестве, если б не существовало власти, говорящей ему, что так угодно Богу». То есть, проще говоря, если кто-нибудь беден или несчастен, то это не вина или ошибка власти, это Божье предначертание, – очень удобная формула!

Помимо признания главенства католицизма во Франции подписанное между Наполеоном и Папой Римским Пием VII соглашение предусматривало абсолютно свободное отправление католического богослужения, но при этом Ватикан обязывался никогда не требовать возвращения отобранных ранее земель.

Епископов Франции отныне утверждал сам первый консул. И вскоре по всей стране священники провозглашали проповеди, в которых говорилось, что Бонапарта во главе Франции и ее народа поставил сам Господь. Это было далеко не всем по душе. Однажды Наполеон спросил генерала Ожеро, понравилась ли тому церемония торжественного богослужения в соборе Парижской Богоматери.

Давний соратник Наполеона не стал скрывать своего раздражения и прямо ответил: «Очень понравилась, красивая церемония. Жаль только, что на ней не могут присутствовать сто тысяч убитых ради того, чтобы такие церемонии были невозможны».

Все это были ненужные сантименты. Ожеро было приказано удалиться в свое имение Ла-Уссэ (правда, вскоре он был возвращен из опалы), борьба же за собственность и за право французов ею обладать шла по всем фронтам.

Преступность – враг собственности, а значит – и враг режима, который строил Наполеон. «Разбойничьи шайки, сделавшие непроезжими к концу Директории все дороги Южной и Центральной Франции, – отмечал Е. В. Тарле, – приобрели характер огромного социального бедствия.

Они среди бела дня останавливали дилижансы и кареты на больших дорогах, иногда довольствовались ограблением, чаще убивали пассажиров, нападали открыто на деревни, долгими часами пытали на медленном огне захваченных людей, требуя указать, где спрятаны деньги (их так и называли тогда – «поджаривателями»), иногда совершали налеты и на города. Эти шайки прикрывались знаменем Бурбонов; люди эти якобы мстили за ниспровергнутый королевский трон и католический алтарь». Обстановка усугублялась практически полным развалом полицейского аппарата, особенно в провинции.

Меры для искоренения преступности были предприняты чрезвычайные. Преступников, застигнутых на месте преступления, не арестовывали – их казнили на месте. Подобная же «действенная» мера ждала тех, кто укрывал воров и убийц или скупал краденое. Со всей строгостью наказывались также полицейские, которые не проявляли достаточного рвения к своим служебным обязанностям. В результате большинство разбойничьих шаек было уничтожено в течение полугода после прихода Наполеона к власти.

Полицию Наполеон доверил Жозефу Фуше, человеку с бесстрастным, непроницаемым лицом, которого первый консул, как свидетельствуют современники, не любил. Фуше внедрил своих шпионов в ближайшее окружение Бонапарта, говорят, он получал сведения даже от его супруги, Жозефины Богарне. И Наполеон знал об этом.

Но как министр полиции Жозеф Фуше – человек, получивший духовное образование и все же ставший якобинцем и сторонником идей революционного террора, а позднее открыто глумившийся над религией и принимавший деятельное участие в аресте и казни Робеспьера, – как министр полиции он был великолепен. Стефан Цвейг писал: «Машина 1792 года – гильотина, изобретенная, чтобы подавить всякое сопротивление государству, – неуклюжее орудие по сравнению с тем сложным полицейским механизмом, который создал своими усилиями Жозеф Фуше в 1799 году».