Гражданская война Валентина Катаева - [12]

Далее цитируется письмо Кутайсова матери (она пребывает в Орле и письмо адресовано в Орел) про помянутую тоску. Пишет он его в самые последние дни накануне эвакуации.  «Она у меня давно. Два месяца наш бронепоезд метался между Жмеринкой и Киевом. Трижды мы пытались прорваться на Бердичев. Дорогая мамочка, если б ты знала, как я устал. Ты себе не можешь представить, что это за ужас - дежурить ночью с биноклем у глаз на первой башне, когда бронепоезд, гремя по стыкам и содрогаясь, прет по незнакомым рельсам к черту на рога... Потом сыпной тиф. Но, бога ради, ты не волнуйся, родная моя мамуся. Я уже почти поправился….»  

В конце письма: «Сейчас я в глубоком тылу. С добровольческой армией покончил. Довольно. Только что записался волонтером к англичанам. Подписал контракт, получил обмундирование... Обещают многое, - а я так стосковался по культурной, спокойной жизни… дорогая моя мамуся. Надеюсь, скоро, скоро свидимся... (это Кутайсов, стало быть, мечтает о том, как в смешанных англо-русских частях, куда он записался волонтером,  он побьет большевиков и освободит Орел. В финале рассказа он будет страшно разочарован, оказывается, англичане этих своих одесских волонтеров обманули: не на большевиков их поведут, а отправляют в свои колониальные войска в Аравию. – А.Н.) А впрочем, против кого я воюю? Ничего, ничего не знаю... Эта мысль не дает мне покоя. Это она – моя собачья тоска, это она - моя бессонная совесть".  

Конец кутайсовского письма – очередной охранный дисклэймер.  Ни в какие волонтеры к англичанам записаться в Одессе в 20-м было невозможно – не брали они там никого ни в какие волонтеры; как нельзя было таким манером и «покончить» с добровольческой армией, из нее можно было просто дезертировать. Думать, что сейчас англичане вместе с какими-то волонтерами двинутся на север против большевиков, зимой 1920 никто не мог бы даже в горячечном бреду: даже вранья и слухов на эту тему никто не распространял, не говоря о том, повторю, что сами англичане никаких волонтеров  ни на что не подряжали вообще.  

Так что вся эта лирика, как и угрызения бессонной совести по поводу войны с большевиками – ради повышенной проходимости рассказа в печать. А вот служба на бронепоезде командиром первой башни (отсюда мы узнаем, что это головная башня – самым опасным местом на бронепоезде владычествовал Валентин Петрович) между Жмеринкой и Киевом – это в точности о боевой работе  Катаева на «Новороссии».  

Отсюда же выясняется, как для него окончилась война – сыпным тифом, бичом обеих армий в зимнюю кампанию 1919/1920 года

Обо всем этом еще много раз сказано в разных текстах Катаева… Даже настроения «Кутайсова» (только не желание покончить с Добрармией, а «тоску» от бесконечной войны вообще – да еще и войны, явно катящейся для стороны Катаева в пропасть) находим у Катаева в стихотворении января 1920-го года, случайно уцелевшем в рукописи и разысканном десятки лет спустя Куняевым:  

«Не Христово небесное воинство,  

Возносящее трубы в бою,  

Я набеги пою бронепоезда,  

Стеньки Разина удаль пою.  

Что мне Англия, Польша и Франция!  

Пули, войте и, ветер, вей,  

Надоело мотаться по станциям  

В бронированной башне своей.  

Что мне белое, синее, алое, —  

Если ночью в несметных звездах  

Пламена полноты небывалые  

Голубеют в спиртовых снегах.  

Ни крестом, ни рубахой фланелевой  

Вам свободы моей не купить.  

Надоело деревни расстреливать  

И в упор водокачки громить.  

1920”  

«Белое, синее, алое» – это трехцветный национальный фраг, под которым воевали белые армии Юга (такие же трехцветные шевроны нашивались там на рукава; трехцветные щиты изображались на броневиках и бронепоездах, чтобы сразу отличить их от красных). Англия, Польша и Франция – возможная внешняя опора ВСЮР.  

Позднее Катаев примерно те же чувства выражал в стихотворении «Современник» – это он опубликовал в 22 году.  

Апрель дождем опился в дым,  

 И в лоск влюблен любой.  

 - Полжизни за стакан воды!  

 - Полцарства за любовь!  

 Что сад - то всадник. Взмылен конь,  

 Но беглым блеском батарей  

 Грохочет: "Первое, огонь!" -  

 Из туч и из очей.  

 Там юность кинулась в окоп,  

 Плечом под щит, по колесу,  

 Пока шрапнель гремела в лоб  

 И сучья резала в лесу.  

 И если письмами окрест  

 Заваливало фронт зимой:  

- Полжизни за солдатский крест!  

- Полцарства за письмо!  

 Во вшах, в осколках, в нищете,  

 С простреленным бедром,  

 Не со щитом, не на щите, -  

 Я трижды возвращался в дом.  

 И, трижды бредом лазарет  

 Пугая, с койки рвался в бой:  

 - Полжизни за вишневый цвет!  

 - Полцарства за покой!  

 И снова падали тела,  

 И жизнь теряла вкус и слух,  

 Опустошенная дотла  

 Бризантным громом в пух.  

И в гром погромов, в перья, в темь,  

 В дуэли бронепоездов:  

 - Полжизни за Московский Кремль!  

 - Полцарства за Ростов!  

 И - ничего. И - никому.  

 Пустыня. Холод. Вьюга. Тьма.  

 Я знаю, сердца не уйму,  

 Как с рельс, сойду с ума.  

 Полжизни - раз, четыре, шесть...  

 Полцарства - шесть - давал обет, -  

 Ни царств, ни жизней - нет, не счесть,  

 Ни царств, ни жизней нет...  

 И только вьюги белый дым,  

 И только льды в очах любой: