Гражданская поэзия Франции - [37]

Шрифт
Интервал

Собаки бешено кусают,
Кусаемые не кричат.
Все рты — в осадном положенье.
И после выкидыша сон
Объял страну. Конец движенью.
Порядок прежний водворен.
Хвала, господь! Руэр со сворой,
Кровавый генеральский сброд
И карлик, их главарь матерый,
Устроили переворот.
Чтоб дело закрепить двояко,
Вновь дяденька Наполеон
Воздвигнут над своей клоакой.
Порядок прежний водворен.
Хвала, господь! Вот проститутки,
Шиньоны растрепав свои,
Задами вертят, сыплют шутки
Насчет достоинства семьи.
Вот Кора Пирль куда-то прячет
Отцовский краденый мильон
И над отцом усопшим плачет.
Порядок прежний водворен.
Хвала, господь! К нам спруты тянут,
Как прежде, щупальцы в ночи.
Их пищей наши дети станут,
Как ни ласкай их, ни учи…
Младенец вырастет бескровен.
Сосет уже сегодня он
Не молоко — золу жаровен.
Порядок прежний водворен.
Хвала, господь! Для банка — прибыль,
А для рабочих — пуля в лоб.
Им подает жаркое гибель,
Периной служит узкий гроб.
И кровью их неотомщенной
И смертным потом их вспоен,
Червяк плодится золоченый.
Порядок прежний водворен.
Хвала, господь! Тобой нас душат.
Ты — винт давильни вековой.
Пора очистить мир, обрушить
Кумир неистребимый твой.
Сгинь, государство! Мы добудем
Иной и праведный закон.
Хвала не господу, а людям!
Порядок будет водворен!
Порядок водворен! Ты думала, старуха,
Карга-процентщица, что прочен твой мешок,
Что рынка своего пропоротое брюхо
Зашьет республика за семилетний срок?
А вы, мазурики, кем держится порядок,
Вы, инквизиторы, во всей былой красе, —
Вы, правда, верите, что из парижских грядок
Коммуны корешки повыдернуты все?
Ты, старый мир, мертвец! Тебя два Рима грызли.
Ты преисподняя холопов и святош!
Сто тысяч человек погублено. При мысли
Об этих тысячах — ты все-таки уснешь?
Ведь стены Сатори´, твоей тюрьмы хваленой,
Крепки, а мертвые, конечно, звук пустой.
Ты сбил историю своей игрой крапленой,
Ты мертвых замарал газетной клеветой.
Ведь в Каледонии проходят дни и годы,
Ведь каторга долга, надсмотрщики черствы.
Пусть люди корчатся, лишенные свободы,
Воды и родины. Они почти мертвы.
Ведь ты нас пригвоздил, расстрелянных заочно,
К изгнанью вечному во все края земли
И к безработице, безвыходной и прочной, —
В страшилищ превратил — и смотришь издали.
Ведь расстрелял Жюль Фавр Гарсена и Мильера.
Они не двинутся. Они ничто и тлен.
Давно минувшая, неслыханная эра —
Флуранс и Делеклюз, Домбровский и Варлен.[34]
Ведь наступает час тупого отвращенья.
И вот решаешь ты, что дети спать хотят,
Приманиваешь их подобием прощенья,
Из тигров делаешь угодливых котят.
Что нам беречь — ответь! Какую грязь, чью горечь,
Чью роскошь сторожить, взращенную опять?
Ты думаешь уснуть под звон веселых сборищ,
Под чоканье обжор? Нет, ты не будешь спать.
Набат смутит покой ночей неумолимых.
Корми своих солдат, шпионов заводи,
Плачь, исповедуйся, нуждайся в подхалимах,
Нуждайся в господе, стоящем позади.
Ты больше не уснешь! Продажно, и растленно,
И безнаказанно ты не свернешь назад.
Короче говоря, отныне во вселенной
Два стана: едоки и те, кого едят.
Ты больше не уснешь! Никто не отодвинет
Дня кары. Он спешит, он мчится все быстрей.
Проснись, кричи: «Огонь!» — Огонь в жилище хлынет, —
Чтобы залить его, не хватит ста морей.
Нет, это не поджог, не керосином пахнет, —
Течет народный гнев багровою рекой.
Свод рухнувший тебя по темени шарахнет.
Смотри, как возмущен, как страстен род людской!
Покайся — или смерть! Вот выбор, данный нами.
Нет неба, нет земли, исчерпан ад и рай.
Так встань под красное Коммуны нашей знамя, —
И мы тебя простим.
           Ты слышишь? Выбирай!

Нью-Йорк, 18 марта 1876

ЖАН БАТИСТ КЛЕМАН

КРОВАВАЯ НЕДЕЛЯ

Расстрелянным в 71 году

В пути не встретишь никого ты.
Одни жандармы да шпики.
Отчаявшиеся сироты,
Измученные старики…
Париж — вертеп людского горя,
Где и счастливых душит страх,
Где тонет все в солдатском хоре
И льется кровь во всех углах.
       Да, — но
Непрочен мир и шаток!
Пройдут их красные деньки!
      Любую цепь рогаток
Сметут еще раз бедняки!
Оплаченные щелкоперы,
Пираты всех мастей и форм,
От власти ждущие опоры,
Вынюхивающие корм,
Все выскочки с мошною знатной,
Всех шлюх задрипанных коты
Кишат, как гнилостные пятна
На голом трупе нищеты.
      Да, — но
Непрочен мир и шаток!
Пройдут их красные деньки!
      Любую цепь рогаток
Сметут еще раз бедняки!
Опять нас иезуиты кружат,
И Мак-Магон вошел в зенит.
Об олово церковных кружек
Шальное золото звенит.
А завтра певчие во храме
Хористов оперных забьют,
И расцветет Париж хорами, —
А нами каторгу набьют!
      Да, — но
Непрочен мир и шаток!
Пройдут их красные деньки!
     Любую цепь рогаток
Сметут еще раз бедняки!
А у любой из потаскушек,
Любой из честных дев и жен,
Эмблемами штыков и пушек
Турнюр приятно освежен.
Везде трехцветное наляпав,
На карты блюд, на ленты шляп,
Они в детей стреляют слабых
И в глотку нам пихают кляп!
       Да, — но
Непрочен мир и шаток!
Пройдут их красные деньки!
      Любую цепь рогаток
Сметут еще раз бедняки!
А завтра полицейских орды
Затопчут нашу кровь и прах,
Пока заслуги их столь гордо
Дымятся в пыльных кобурах!
Без хлеба, без ножа в кармане
И без работы на заре
Мы привлечем к себе вниманье
Одних филеров и кюре.
         Да, — но
Непрочен мир и шаток!
Пройдут их красные деньки!
        Любую цепь рогаток

Еще от автора Антология
Клуб любителей фантастики. Антология таинственных случаев

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


О любви. Истории и рассказы

Этот сборник составлен из историй, присланных на конкурс «О любви…» в рамках проекта «Народная книга». Мы предложили поделиться воспоминаниями об этом чувстве в самом широком его понимании. Лучшие истории мы публикуем в настоящем издании.Также в книгу вошли рассказы о любви известных писателей, таких как Марина Степнова, Майя Кучерская, Наринэ Абгарян и др.


Сломанные звезды. Новейшая китайская фантастика

В антологии «Сломанные звезды» представлены произведения в стиле «твердой» научной фантастики, киберпанка и космической оперы, а также жанры, имеющие более глубокие связи с китайской культурой: альтернативная китайская история, путешествия во времени чжуаньюэ, сатира с историческими и современными аллюзиями. Кроме того, добавлены три очерка, посвященные истории научной фантастики и фэнтези в Китае. В этом сборнике вас ждет неповторимый, узнаваемый колорит культуры, пронизывающий творения китайских авторов.


Мои университеты. Сборник рассказов о юности

Нет лучше времени, чем юность! Нет свободнее человека, чем студент! Нет веселее места, чем общага! Нет ярче воспоминаний, чем об университетах жизни!Именно о них – очередной том «Народной книги», созданный при участии лауреата Букеровской премии Александра Снегирёва. В сборнике приняли участие как известные писатели – Мария Метлицкая, Анна Матвеева, Александр Мелихов, Олег Жданов, Александр Маленков, Александр Цыпкин, так и авторы неизвестные – все те, кто откликнулся на конкурс «Мои университеты».


Русский полицейский рассказ

На протяжении двух столетий, вплоть до Февральской революции 1917 г., полиция занимала одно из центральных мест в системе правоохранительных учреждений России.В полицейской службе было мало славы, но много каждодневной тяжелой и опасной работы. В книге, которую вы держите в руках, на основе литературных произведений конца XIX – начала XX вв., показана повседневная жизнь и служба русских полицейских во всем ее многообразии.В сборник вошли произведения как известных писателей, так и литературные труды чинов полиции, публиковавшиеся в ведомственных изданиях и отдельными книгами.Каждый из рассказов в представленной книге самостоятелен и оригинален и по проблематике, и по жанровой структуре.


Тысяча журавлей

В настоящей антологии представлены наиболее значительные произведения японской классической литературы (мифы, легенды, поэзия, проза, драматургия) — вехи магистрального развития литературы Японии на протяжении двенадцати веков (VIII—XIX вв.).Предисловия, сопровождающие каждую отдельную публикацию, в совокупности составляют солидный очерк по литературе VIII—XIX веков.