Гражданская поэзия Франции - [23]

   Яд богохульный точит.

Смерть за твоей спиной, на корточках, в пыли

   Прикрыла рот, хохочет.

Трепещут ангелы, пречистая в раю

   От слез изнемогает,

Когда о пушечный фитиль свечу свою

   Епископ зажигает.

Ты тянешься в сенат, и сан возвышен твой,

   И жребий твой приятен, —

Пускай, но выжди срок: не смыты с мостовой

   Следы зловещих пятен.

Восставшей черни — смерть, властителю — хвала,

   Орган гудит и стонет,

Архиепископ, грязь на твой алтарь вползла,

   Та, что в мертвецкой тонет.

Ты славишь господа, всевышнего царя.

  Струятся фимиамы.

Но с росным ладаном мешается не зря

  Тлен из могильной ямы.

Расстреливали всех, мужчин, детишек, жен.

  Ночь не спала столица.

И у соборных врат орел свинцом сражен, —

  Там коршун поселится.

Благословляй убийц, бандитам славословь.

   Но, вопреки всем требам,

Внял мученикам бог! За жертвенную кровь

   Ты трижды проклят небом.

Плывут изгнанники — причалят там иль тут,

   В Алжир или в Кайенну.

В Париже Бонапарт остался, — что ж, найдут

   И в Африке гиену.

Рабочих оторвут от мирного труда,

   Крестьян сгноят расправой.

Священник, не ленись и погляди туда,

   Налево и направо!

Твой хор — Предательство, твой регент — Воровство,

   Христопродавец хитрый,

Ты в ризы облачен, но срама своего

   Не скроешь и под митрой.

Убийца молится, протиснулся вперед,

   Патронов не жалеет.

Что в дароносице, сам черт не разберет,

   Но не вино алеет.

ПЕСНЯ

Дворцовой оргии беспечные обжоры,

Рты распорол вам смех, вино туманит взоры.

Кадите Цезарю, прославьте выше звезд.

Распейте кипрское, стыд расплещите тоже,

Пожалуйте к столу, предатели! И все же

   Мне истина дороже,

   Хоть хлеб ее и черств.

Пузатый биржевик! Наворовал ты денег.

Ты плотно ужинал и здравствуешь, мошенник,

Приятель всех иуд, шпиков, жандармов, шлюх!

Пусть плачут бедняки под грязною рогожей, —

Ешь, сколько хочется, гуляй, дыши! И все же

   Мне честь моя дороже,

   Хоть хлеб ее и сух.

Бесчестие клеймо прочней проказы выжжет.

Солдаты кончили с Монмартром. Кровь с них брызжет.

Мундиры их в крови, и пьяно их питье.

В казармах дым столбом; крича, качаясь, лежа,

Пьют, чокаются, жрут, целуются… И все же

   Зов славы мне дороже.

   Хоть горек хлеб ее.

Вчера предместья шли в святом негодованье.

Сегодня спят рабы. Сегодня нищей рвани

Измена грезится за медный грош. Свиреп

Кандальный хохот их и рев, на лай похожий,

В честь императора столь щедрого… И все же

   Мне на земле дороже

   Свободы черный хлеб.

1852

* * *

Я знаю: будут лгать, отыщут сто уверток,

От правды ускользнут, от рук ее простертых,

Начнут все отрицать; «Не я, а он — вон тот!»

Так встаньте за меня, вы, Дант, Эсхил, пророки!

   Крепки рифмованные строки.

Преступник, схваченный за горло, не уйдет.

Для нераскаянных закрыл я книгу эту,

   История в глазах поэта

   Всеобщей каторгой встает.

Поэт не молится, не грезит в наши годы.

Ключом Консьержери он запирает своды,

Ведущие в подвал, где заседает суд.

Тут принцев и господ, как жуликов, обыщут,

    Тут императора освищут.

Тут Макбет — негодяй, а Цезарь — шулер тут.

Крылатых строф моих не размыкайтесь узы!

    Пускай пылающие музы

    Всех арестованных сочтут!

………………………….

………………………….

Мерзавцы! Их покой во Франции не вечен!

Защелкает мой бич по спинам человечьим.

Пусть певчие вопят, я им ответ найду.

Хлеща по именам и титулов лишая,

    Мундиры с рясами мешая,

Тисками этих строк сжимаю их орду.

И стихари трещат, и блекнут эполеты,

   И мантию в погоне этой

   Теряет Цезарь на ходу.

И поле, и цветок, и синь озер в долинах,

И хлопья облаков нечесаных и длинных,

И в зыбких тростниках плакучая вода,

И мощный океан — дракон зеленогривый,

    И бор с листвою говорливой,

И над волной маяк, и над горой звезда —

Все узнают меня и шепчутся про чудо:

   «То дух отмщающий! Отсюда

   Он гонит демонов стада!»

1852

ВЕСЕЛАЯ ЖИЗНЬ

1

Ну что ж, мошенники, кретины и громилы!

Не мешкая, к столу! Вас жадность истомила, —

      Вам места хватит здесь!

Жизнь промелькнет, глядишь, поздравит слишком скупо.

Народ наш побежден, народ умолкнул тупо,

      Народ вам отдан весь!

Срезайте кошельки и государство съешьте!

Опустошите все, чем любовались прежде!

      Настал удобный час!

Последний вырван грош, последний взят кусочек

У сельских пахарей, у городских рабочих!

     Чем не лафа для вас!

Да здравствует разгул! Да здравствуют пьянчуги!

А бедная семья дрожит в своей лачуге,

     А жизнь ее горька,

А в сумерках отец ждет корки Христа ради,

А мать не принесет, угрюмо в землю глядя,

     Ребенку молока.

2

Все деньги забраны! Все замки заселили!

Недавно я видал подвалы в нашем Лилле, —

       Я опустился в ад:

Мир жалких призраков в подземном мраке скучен,

Изъеден холодом и ревматизмом скрючен,

       К нагой земле прижат.

Там ужас царствует, там воздух дышит ядом,

Слепые топчутся с чахоточными рядом,

      Ползет по стенам слизь.

Развившись в двадцать лет, там к тридцати дряхлеют,

И смерть безумствует, и души еле тлеют,

      И язвы в плоть впились.

Ни света, ни огня. По стеклам ливень хлещет.

И поневоле взгляд слабеет и трепещет,

      Впиваясь в темноту.

У ткацкого станка немые жмутся тени,

Немые призраки сгибаются в смятенье,

      В слезах, в грязи, в поту.

Глядит как бы сквозь сон на женщину мужчина.