Гражданская поэзия Франции - [15]

Чтоб на своей походной койке

Не вызвал бури узник стойкий

И мирно умер бы один.

2

Он был мечтателем на утре дней когда-то.

Задумчив был, когда, кончая путь солдата,

Угрюмо вспоминал былое торжество.

И слава и престол коварно обманули:

Он видел их вблизи, — ненадолго мелькнули.

Он знал ничтожество величья своего.

Ребенком грезил он на Корсике родимой

О власти мировой, о всей непобедимой

Своей империи под знаменем орла, —

Как будто мальчику уже звучала сладко

Многоязыкая, пред воинской палаткой,

Всемирной армии заздравная хвала.

3

ХВАЛА

«Будь славен, Бонапарт, владыка полвселенной!

Господь венчал тебя короною нетленной.

От Нила до Днепра ты правишь торжество,

Равняешь королей прислуге и вельможам.

    И служит вечный Рим подножьем

    Престолу сына твоего!

Парят орлы твои с простертыми крылами,

Несут на города убийственное пламя.

Ты всюду властвуешь, куда ни глянь окрест.

Ты покорил диван, командуешь конклавом.

     На знамени твоем кровавом

     И полумесяц есть и крест.

И смуглый мамелюк, и готский ратник дикий,

И польский волонтер, вооруженный пикой, —

Все слепо преданы желаниям вождя.

Ты исповедник их, ты их законодатель.

    Ты мир прошел, завоеватель,

    Повсюду рекрутов найдя.

Захочешь — и, взмахнув десницею надменной,

Даешь империям благие перемены,

И короли дрожат у врат твоих хором.

А ты, пресыщенный в сраженьях иль на пире,

    Почиешь в благодатном мире,

    Гордясь накопленным добром.

И мнится, что гнездо ты свил на круче горной.

Что вправе позабыть о буре непокорной,

Что молнии тебе не ослепят глаза.

И мнится, твой престол от рока независим, —

    Не угрожает этим высям

    Низкорожденная гроза!»

4

Гроза ударила! Мир грохотом наполнив,

Скатился он в ничто, дымясь от стольких молний,

   Смещен тиранами тиран.

В теснину диких скал замкнули тень живую,

Земля отвергла, — пусть несет сторожевую

   Ночную службу океан.

Как презирал себя он на Святой Елене,

Когда морская даль гасила в отдаленье

   Заката сумрачного луч,

Как был он одинок в вечерний час отлива,

Как англичанин вел его неторопливо,

   Как нагло запирал на ключ!

С каким отчаяньем он слушал гул проклятий

Тех самых воинских неисчислимых ратей,

   Чье обожанье помнил он!

Как сердце плакало, когда взамен ответа

Рыданьем и тоской раскатывался где-то

    Хор человеческих племен!

5

ПРОКЛЯТИЯ

«Позор! Несчастие! Анафема! Отмщенье!

Ни небо, ни земля не ведают прощенья!

Вот наконец-то пал низверженный колосс!

Пускай же, прахом став, впитает он навеки

    Пролитой юной крови реки

    И реки материнских слез!

При этом имени пусть Волгу, Тибр и Сену,

Альгамбру древнюю, темничный ров Венсена,

И Яффу, и Кремля горящего дворцы,

Поля былых побед, поля резни кровавой,

Своим проклятием, отгулом прошлой славы

    Теперь наполнят мертвецы!

Пускай вокруг него теснятся эти жертвы,

Восставшие из ям, воскресшие из мертвых,

Пускай стучат к нему обрубками костей!

Калечила их сталь, и порох жег когда-то.

Пусть остров превратит в долину Йосафата[8]

    Орда непрошенных гостей!

Чтобы он жил и жил, всечасно умирая,

Чтобы рыдал, гордец, паденье измеряя,

Чтобы тюремщики глумились вновь над ним,

Чтоб узника они усугубляли муки

   И заковали эти руки

   Своим железом ледяным!

Он верил, что навек победами прославлен,

Что все забыл народ, — и вот он сам раздавлен!

Господь переменил блестящую судьбу.

И у соперника державной римской мощи

Остался миг один, чтоб сгинуть в полунощи,

   И только шаг, чтоб лечь в гробу.

Он в море погребен и поглощен в забвенье.

Напрасно некогда в неукротимом рвенье

Мечтал о мраморной гробнице Сен-Дени.

Почившим королям остался он неведом:

С безродным пришлецом, заносчивым соседом

В подземном сумраке не встретятся они!»

5

Как страшен был удар! Пьянившие вначале,

Последние мечты лишь ужас означали.

Бывает, в юности надеждам мы верны,

Но скоро задрожим в пресыщенности горькой

   И жизнь разглядываем зорко

   С иной, нежданной стороны.

Встань, путник, подойди к подножью цепи горной,

Любуйся издали на облик чудотворный,

На первозданный кряж, запомнивший века,

На зелень дикую, висящую на скалах, —

   Какой седой туман ласкал их,

   Как увенчали облака!

Вскарабкайся же вверх и задержись на кручах.

Хотел достичь небес… а затерялся в тучах!

Картина страшная меняет облик свой.

Перед тобой стена столетних мрачных елей,

   Гнездо бушующих метелей,

   Рожденье бури грозовой!

7

Так вот изображенье славы:

Вчера слепил глаза кристалл,

Но замутился он, кровавый,

И страшным зеркалом предстал.

Вот два изображенья мира,

Два разных лика у кумира,

Два разных возраста души.

К победам в юности готовясь,

Он прочитал под старость повесть

Об унижении в глуши.

Подчас на Корсике туманной

Или на острове втором

Услышит кормщик безымянный

В ущельях заворчавший гром.

И, вспыхнув молнией летучей,

Тот призрак, выросший из тучи,

Скрещает руки на скале, —

Не двигаясь, без содроганья,

Теперь царит он в урагане,

Как раньше в битвах на земле.

8

Ушла империя, — остались две отчизны,

Два мрачных образа в его блестящей жизни,

Два моря штормовых у двух границ земли.

Здесь плавал Ганнибал, а там — дорога Васко.

Скажи: «Наполеон!» — откликнется, как сказка,

   Двойное эхо издали!

Так пушечный снаряд, пылающий и мстящий,

На черных небесах параболу чертящий,