Гражданин Бонапарт - [25]

Что было бы с Наполеоном (и не только с ним, но и с другими худородными знаменитостями Франции), каков был бы предел их карьерных возможностей, если бы не Великая революция 1789 г.? Есть все основания ответить на этот вопрос словами такого авторитета, как Фредерик Стендаль: «Если бы Людовик XVI продолжал править, Дантон и Моро были бы адвокатами, Пишегрю, Массена и Ожеро — унтер-офицерами, Дезе и Клебер — капитанами, Бонапарт и Карно — подполковниками или полковниками артиллерии, Ланн и Мюрат — шляпными торговцами или почтмейстерами»[173].

2. Революция

Вопрос принимать или не принимать революцию перед Наполеоном не стоял. Будущий венценосец был подготовлен к ней всем ходом своей жизни и своих помыслов и потому радостно приветствовал ее начало. «Вмиг все изменилось! — восклицал он, вспоминая позднее о пережитом в те дни. — Из недр нации сверкнула электрическая искра: это нация вспомнила о своих правах, о своей силе. О, человек! Как ты презрен в рабстве и как велик, когда тебя зажигает любовь к свободе!»[174] Потом он добавит к этому: «Революция подходила ко мне, и меня очаровывало то равенство, которое должно было возвеличить меня»[175]. Не удивительно, что Наполеон одним из первых в Осконне вступил в Якобинский клуб — объединение крайних революционеров-республиканцев[176].

Насколько подготовлен был младший лейтенант Буонапарте к восприятию революции, косвенно свидетельствует мелодраматический эпизод из его службы в артиллерийском полку. В апреле 1789 г., за три месяца до начала революции, три батальона были отправлены в Серр, маленький городок на реке Соне южнее Оксонна для подавления бунта городской бедноты. Возглавить этот карательный отряд командир полка доверил Наполеону. Тот взял с собой двадцать солдат, вышел с ними к толпе бунтовщиков и предложил им разойтись. Бунтовщики не послушались. Тогда Наполеон приказал ударить в барабан, скомандовал солдатам «На прицел!», но перед командой «Пли!» объявил:

― Граждане, мне приказано стрелять только в негодяев. Порядочные люди пусть скорее уйдут!

Толпа сразу разбежалась: никто не захотел прослыть негодяем[177].

Различные — и субъективные, и объективные — обстоятельства так сложились в жизни Наполеона, что он почти все время первых четырех лет столь желанной для него революции был занят корсиканскими делами, редко бывая во Франции. Один из его биографов А. С. Трачевский пришел даже к такому выводу: Наполеон, «подобно Цезарю, решил, что лучше быть первым на деревне, чем последним в городе, — он задумал овладеть Корсикой»[178]. Внешне и хронология, и самый ход событий действительно выглядят очень уж корсикански. С сентября 1789 по июнь 1793 г. Наполеон трижды приезжал на Корсику и подолгу оставался там, вникая во все — экономические, социальные, политические — проблемы острова. Вот хронология его корсиканской эпопеи тех лет: сентябрь 1789 — февраль 1791, сентябрь 1791 — май 1792, октябрь 1792 — июнь 1793 г.

Сохранились и документальные свидетельства особого интереса со стороны Наполеона к истории его родины — интереса, возросшего с началом революции. Именно в 1789 г. он закончил свою ранее начатую книгу очерков «История Корсики» и послал ее на отзыв аббату Г. Рейналю, который «одобрил сочинение молодого офицера и посоветовал ему напечатать эту книгу, добавив, что она сохранится в веках»[179].

Все это можно понять. Но истинная цель Наполеона заключалась отнюдь не в том, чтобы «овладеть Корсикой» и стать, таким образом, «первым на деревне». Ведь с тех пор, как в мае 1769 г., за три месяца до рождения Наполеона, Корсика была оккупирована войсками королевской Франции, на острове бурлило освободительное движение, которое возглавлял национальный герой Корсики Паскуале Филипп-Антуан Паоли (1725–1807). Наполеон еще ребенком часто видел Паоли в доме своего «папы Карло», сиживал на коленях героя и боготворил его. Кстати, именно Паоли убедил родителей Летиции Рамолино выдать ее за Карло Буонапарте. Теперь Наполеон решил помочь своему кумиру в борьбе за воплощение в жизнь великого лозунга Французской революции «Свобода, равенство и братство!» на Корсике, вовлечь Паоли и всех вообще корсиканцев в революционные преобразования, но ни в коем случае не отделять Корсику от Франции.

Выяснилось, однако, что теперь, в 1789 г., Паскуале Паоли — уже не тот, каким он был 20 лет назад. Тогда он был общепризнанным вождем корсиканских националистов, которые провозгласили его «Отцом отечества» и связывали с ним надежды на независимость Корсики как государства. Военачальник, администратор, законодатель, оратор-трибун, философ-мыслитель, он пользовался уважением в Европе. Вольтер называл его «славою своего народа», а Фридрих Великий прислал ему в подарок кинжал с надписью: «Libertas, Patria» (Свобода, Отечество). За время французского господства Паоли сумел добиться для Корсики реальной автономии, хотя и под контролем Франции, несколько цивилизовал законодательство и даже первобытные нравы своих сородичей, издав, между прочим, закон, по которому кровный мститель, ранее считавшийся чуть ли не героем, отныне подлежал суду как убийца