Граница у трапа - [2]

Оглянулся. Нашли все же! Ого! Полдюжины! Впереди общественным обвинителем возвышался «долларовый».

— Девушка, удались! — предложил один из танцевальных инквизиторов с бицепсами Поддубного.

Света вцепилась в мою руку.

— Сейчас закричу! — пригрозила она. — Что это все значит?

— Ты нам не нужна. Желаем с ним побеседовать, — усмехнулся «долларовый».

— Девушка! — с угрозой повторил сателлит «долларового».

— Э, Светунчик, — освободил бережно руку, — это мои детсадовские друзья. Груз воспоминаний тяготит их.

Света колебалась недолго. Крепко обняла меня и чуть слышно шепнула:

— Я за милицией.

Пришлось чмокнуть ее в лоб, благословляя на подвиг.

Она прошла между расступившимися храбрецами и исчезла в темноте. Мне стало любопытно, как долго будет спешить помощь. Превращение в ромштекс длится гораздо быстрее.

— Судя по всему, — медленно отступая к кромке обрыва, констатировал я, — намечается классика — семеро на одного. О-опытные ребятишки подрастают в нашем городе. Я ж предупреждал! — восторженно заорал я. — Наши идут!

Наемники и «долларовый» невольно посмотрели в сторону указующего перста.

Прыжок! Я исчез.

Ловко сворачивая на невидимых сверху, но хорошо знакомых мне поворотах тропинки, то подпрыгивая, то придерживаясь за ветви кустов, кубарем скатился с обрыва, тормознул у деревца, крепко обхватив ствол.

Сверху донеслись испуганные голоса:

— Загремел!

— Атас!

Они исчезли, а на смену, заливаясь соловьями, к обрыву подбежали вызванные Светой охранники правопорядка. Их уже не видел — быстро шагал по территории судостроительного завода к забору порта. Приходилось торопиться — смена начиналась в девять.

Перелез через забор по предусмотрительно подставленным кем-то ящикам, пропыхтел по вязкому песку пляжа, пересек площадку, на которой сохли тюки индийской мешковины, свернул влево, оставил позади мастерские, справа — седьмой и восьмой причалы, где, я знал, вкалывала на генгрузе моя бывшая бригада, помчался по дороге, ведущей из порта.

Спешил на свою новую роботу.

В дежурной комнате дневная смена передавала дела заступавшей ночной, то есть, в данном случае, моей.

Замер у двери, посмотрел в щелку.

Инспекторы, все в серых блузах, смена напротив смены, сидели по обеим сторонам составленных в ряд тяжелых письменных столов, обменивались папками с документами.

Старший смены, Володя Тарасов, сидел во главе собрания, заглядывая в листок, зачитывал по порядку.

— Восьмой причал. Кобец.

Инспектор, докладывавший обстановку, передал Кобцу папку.

Тут, пригибаясь, вошел я, стараясь держаться поближе к вешалке на ножках, на которой гроздьями висели фуражки с зелеными околышами.

— Хорунжий! — нахмурился Тарасов. — Девятый причал. Почему опаздываешь?

— Кто? Я? Ничего подобного. Как раз вовремя поспел.

— А он опять прямо с танцев, — чмыхнул в нос Кобец. — Пора на профсобрании ставить вопрос о его срочной женитьбе.

Под смешок присутствовавших, усевшись на свой стул рядом с Никитиным, принял панку, заглянул в нее.

— Хорунжий, — сказал Тарасов, — после пересменки пойдешь не на причал, а на досмотр с Никитиным. На семнадцатом складе бой бренди. Продолжаем. Десятый причал...

После передачи судовых погрузочных документов Тарасов зачитал несколько информаций Главного Таможенного Управления.

— Руководство напоминает, что в связи с работой на проходной возрастает необходимость изучения второго и третьего языков. Серопян! Вы знаете почти все языки Ближнего Востока, но, работая с новозеландцем...

— Слушайте, я не виноват, что он доллары в рот засунул! — вскинулся смуглый Серопян. — Что-то такое по-английски говорит, а что — непонятно.

Тарасов продолжал:

— Все равно обязаны посещать курсы английского. Тем более, что сами пожелали учить его. Далее... Наше внимание обращают на опасность работы в трюмах траулеров. Рыбная мука разлагается и выделяет токсичный газ. При досмотре таких трюмов работать в противогазах. Пересменка закончена. Все по местам. Хорунжий, не забудь папку с бланками. Вечно приходится напоминать.

Я чертыхнулся про себя. Единственный раз забыл, а второй раз при всех напоминают!

Шагал с Никитиным к громаде многоярусного восемнадцатого склада, вспоминал Свету. До конца танцев почти два часа. С кем она сейчас?

— Доиграешься, Юрка, что начальство на аттестации тебе фитиль вставит. Стажерский срок ведь не закончился. Где твой галстук? Фуражку надень! Почему фуражку под мышкой носишь?

— Не люблю лишний раз гербом козырять.

Все же я вынул из кармана галстук, нацепил на форменную блузу, нахлобучил фуражку. Не мог сознаться, что стеснялся носить форму, дававшую большие права в порту.

— Да надень ее как следует! Носишь, как уркаган — лица не видать.

— Ох, и зануда ты, Володька! — покосился я на орлиный профиль. — Как тебя жена терпит?

— Юрка, привет! — поздоровался дядя Миша, старый швартовщик. — Тю! Ты в таможне? Когда успел?

— Когда, когда... Газеты читать надо. Указ был специальный.

Мы пожали друг другу руки. Никитин, не останавливаясь, шагал далее.

— Ну, как дела на границе? Бдишь?

— Бдю. Граница на замке, — подмигнул я. — Идите во-он тем леском. Побегу. Работа.

Мы еще раз пожали руки, и я поспешил присоединиться к недовольному Никитину. Некоторое время он молчал, но вскоре заговорил раздраженно, резко: