Граница у трапа - [14]

Морозов вскочил и направился к Кучерявому. Спохватившись, вернулся, снял пояс, сунул на прежнее место.

Долго выжидал, не желая, чтобы его увидели у двери второго механика. Наконец решился постучать. Никто не ответил. Выждав немного, крутнул ручку. Безуспешно. Из каюты — ни звука. По всей вероятности, Кучерявого там не было.

Заглянул в машину, полагая, что Кучерявый несет за кого-то вахту, но встретил лишь любопытствующие взгляды мотористов.

Снедаемый беспокойством, побрел к себе. Какой же все-таки подонок Кучерявый! Взять нагадить, выйти из налаженной системы из-за каких-то там нервов! Сволочь!

В каюте плюхнулся на кровать, стал грызть от досады ногти. Что делать? Что делать? Рискнуть? Слишком опасно. Но и оставлять монеты на судне нельзя. Мало ли что может произойти?

И тут счастливая мысль пришла на ум. Вскочил и стал лихорадочно набивать портфель грязным бельем. Повеселев, даже принялся фальшиво насвистывать какой-то мотивчик. Он понимал, что здорово рискует, ибо в предстоящей авантюре слишком много «если», но интуитивно предугадывал успех.

Все зависело от его реакции и от кое-чего существенного.

Кто как поведет себя, кто как посмотрит, улыбнется или нахмурится — все имело значение, все должно было быть использовано. Предстояло сыграть на тонких струнах чувств и недомолвок. Партия трудная, но почти выигрышная. А золото на судне оставлять никак нельзя. Отсутствие радиограммы, найденные монеты, предстоящий повторный досмотр на проходной, все предупреждало — опасность!

Приходилось импровизировать.

Не в лучших условиях.

И как ни подбадривал себя, как ни настраивался на успех, желудок сжимало, свист перехватывало, хотелось тишины и кефира.

* * *

В нашей пыльной резервной комнатушке, расположенной рядом с проходной, я снял со стола стулья, открыл двери, ведущие к причалам.

Тарасов послал пока что меня одного, предварительно проинструктировав и пообещав прислать Никитина, как только тот освободится от подвалившей срочной работы.

Прямо тянулась дорога, упиравшаяся в складские строения, за которыми просматривались мачты и надстройки судов.

Солнце перевалило зенит, и воздух дрожал над раскаленным асфальтом.

Охранник, он же понятой в случае надобности, торчал у своих дверей, изнывал от жары и скуки. Он пытался втянуть меня в обсуждение недавно виденного фильма о таможне, но вскоре оставил это бесполезное занятие.

Я вынул из кармана газету, принялся читать о забастовке шахтеров в Северной Англии. Чтение «Морнинг Стар» — единственный способ поддерживать знание английского. С пассажирами говоришь только о валюте и декларации. На судах — о грузе и погоде. Тоска! Хорошо, если попадется настоящий англичанин! Большей частью собеседники владели английским куда хуже, и я, приноравливаясь к ним, калечил язык.

За первый час дежурства через проходную прошло всего несколько моряков с «Амура». Сверяясь с составленным на судне списком, проверял вещи, и в комнатушке на столе появлялись отрезы, джинсы, мохер. Некоторые моряки сдержанно возмущались, другие молча выполняли просьбу, а были и такие, кто охотно заводил речь о законах, правах и обязанностях, жаловались на недоверие, сравнивали таможню со сварливой тещей, которой не угодишь.

— Фу, печет как, — сказал вошедший Никитин. — Как в Африке.

Он снял фуражку и вытер носовым платком лоб, внутреннюю часть фуражки. — Нырнуть бы в море, а потом — пивка. Прямо из холодильника! Зряшная, по-моему, затея с дополнительным. Сколько ни стой, толку никакого. Ты б вместо чтения пол подмел. Видишь, сколько пыли!

Я взял стоявший в углу огрызок веника и, стараясь не поднимать пыль, вяло подмел комнату.

— У пассажиров, у пассажиров искать надо, — сказал Никитин. — Их рук дело. Моряки золото не возят. И в спасательные пояса не прячут. Если и дурят, то максимум — мохер, гипюр, часы... Нет, это не моряки.

— Моряки, не моряки, — раздраженно отозвался я. — Вон, гляди, на четырнадцатом ребята сахар грузят. За шиворот сыплется, осы столбом, солнце... А мы здесь в холодке... «Мыслим»! Мне в последнее время кажется, что я дурака валяю, в «казаков-разбойников» играю.

— Понял. Хватит философствовать! Ты давно не студент, не грузчик, а инспектор таможни. Работаешь в кадрах Министерства внешней торговли. И точка! На работе мысли должны быть только о работе. Сразу видно, что тебя высшее образование испортило. Слишком много думаешь.

— И все же жаль, что мы расследованием не занимаемся. У меня появились кое-какие соображения насчет монет.

— Это хорошо, что ты думаешь, — посмеивался Никитин. — Только не переусердствуй. И неплохо бы повысить показатели. До сих пор нет судовой «кабэ». Идут! Приготовься! Фуражку надень! Галстук поправь!

Со стороны причалов шли двое — девушка в солнцезащитных очках, одетая в белую юбку и батистовую сорочку, белые туфельки, и мужчина — тоже весь в белом. Девушка несла портфель, мужчина — свертки и коробки.

Чтобы не мешать Никитину, вошел в комнату, стал сбоку.

— Сюда, пожалуйста, — пригласил Никитин. — Вещи на стол. Паспорта! Юра, займись!

Это был Морозов с незнакомой мне девушкой. Стало не по себе. Досматривать знакомых, пусть даже малоприятных, пока что не приходилось.