Граница нормальности - [19]

— Какую тарелку? — Катя оглядела кухню в поисках упавшей тарелки.

С грохотом рухнула в мойку тарелка. Само собой, разбилась. Катя подошла к мойке и стала разглядывать остатки тарелки. Никита же посмотрел на сушилку, что была над раковиной. Оттуда высунулся довольный Эммануил Петькович, показал Никите большой палец, залихватски отдал честь и скрылся обратно.

— Вот эту тарелку, — убито сказал Никита.

Николай Львович снова недовольно шевельнулся.

— То есть ты сначала ты вскрикнул, а потом тарелка разбилась? — спросила Катя. Было видно, что что-то в её голове не желает срастаться.

— Да, — отчаянно сказал Никита. И тут же, не давая Кате опомниться, добавил:

— Катя, иди в комнату, чайник вскипел, я сейчас чаю принесу. С пирожными.

— А тарелка?

— Я уберу, не волнуйся.

Катя с сомнением посмотрела на раковину, но всё-таки вышла.

* * *

Женщины должны верить мужчинам. Тем более тем, которые им нравятся.

Впрочем, верно и обратное.

* * *

Никита осторожно вывел руку из-за спины, и аккуратно поставил командора-2 на стол.

Я хочу, чтобы вы отчётливо представили себе эту картину.

Они стояли друг напротив друга. Большой Никита и маленький командор-2. Лицом к лицу, только Николай Львович стоял на столе.

Командор-2, маленький и непреклонный, спокойными глазами смотрел на смысл своей жизни и молчал. У Никиты же было чувство, что ему предстоит попытаться головой пробить стену. В моей жизни тоже такое бывало, и поверьте, это очень неприятное ощущение.

— Николай Львович, вы же видели, какая она славная.

— Никита, она угроза твоему здоровью.

— Николай Львович, — Никите показалось, что он нашел подходящий аргумент. — Хорошо, вы её… уберёте. А потом мне понравится еще кто-нибудь. Вы же не будете убирать всех, кто мне понравится.

— Почему? — с любопытством спросил командор-2.

Никита растерянно огляделся и увидел выглядывающего из сушилки Эммануила Петьковича. Гварду тоже было интересно — почему.

— Потому что это невозможно, — сказал Никита наконец.

— Никита, — сказал Николай Львович лекторским тоном. — Понятия «долг» и «невозможно» не имеют ничего общего.

— Вы что, собираетесь убивать всех? — шепотом сказал Никита.

И снова наступила тишина. Лишь на столе слабо мерцал контур шлюпки.

* * *

Катя стояла у окна. Как-то странно все получалось. Совсем не так как она себе представляла.

Совсем не так.

* * *

— Хорошо, — сказал Никита. — А если со мной что-то случится? Если я сейчас выпрыгну из окна?

— Это невозможно, — сказал Николай Львович.

— Вы уверены? — язвительно спросил Никита.

Николай Львович внимательно посмотрел на Никиту. Затем негромко скомандовал:

— Гулливер!

Никита почувствовал, как что-то укололо его в шею. Слабость в ногах заставила его сесть на пол. На столе возле шлюпки маленький боец опустил что-то вроде базуки и довольно улыбнулся — попал.

— Ах вот вы как, — сказал Никита. Говорить было тяжело, язык еле ворочался и сильно хотелось спать.

— Никита, — жалким голосом сказал из сушилки Эммануил Петькович. — Ты пойми, мы же как лучше хотим. Мы же не с бухты-барахты. Вон ГИА изучает. И деньги, если надо. Ты ж для нас смысл жизни. Мы же тоже люди. Мы же тоже хотим, чтобы у нас был высокий смысл. То есть ты, конечно, высокий, ну ты понимаешь. А ты… извини, конечно, но ты какой-то глупый смысл жизни получаешься.

— Да пошли вы, — сказал Никита. Хотел сказать громко, не получилось.

— Ну чего ты ругаешься, — жалобно сказал Эммануил Петькович.

Из-под холодильника высунулся Антон Петрович, открыл было рот, махнул рукой и скрылся обратно.

— Вы же не сможете держать меня так вечно.

Николай Львович подумал, подумал и неторопливо сказал:

— Сможем.

— Тогда я не буду есть, — сказал Никита.

Под холодильником недружно ахнул педколлектив школы имени Никиты.

— Как это ты не будешь есть? — спросил Эммануил Петькович.

Николай Львович же был само спокойствие:

— Даже ваша медицина может поддерживать в человеке жизнь независимо от его желания.

— Ко мне приходят друзья, — сказал Никита, с трудом ворочая языком. — А тут я, не шевелюсь.

Тонкая струйка слюны потекла из правого уголка рта.

Николай Львович негромко скомандовал; один из бойцов тут же, накинув на плечи, подобно полотенцу, носовой платок, спустился со стола по веревке.

— Мы в состоянии избавиться от всех нежелательных гостей, — сказал Николай Львович, наблюдая за действиями бойца. Тот вытер слюну с подбородка Никиты, и сноровисто полез обратно на стол.

— Сюда придёт милиция, — сказал Никита. Он очень старался говорить четко. Получалось плохо, но Николай Львович его понимал.

— Значит, мобилизуем всю колонию.

— Катя! — закричал Никита. — Катя! Уходи! Уходи-и!

Он кричал так, как никогда в жизни не кричал. Разрывая легкие и чувствуя, как становится обжигающе горячим браслет на левой руке.

Странное, наверное, это было зрелище: отчаянно разевающий рот мальчик, лежащий на кухонном полу и толпа маленьких человечков, сосредоточенно вслушивающихся в его тихий, почти неслышный хрип.

— Никита, успокойся! — встревоженно сказал Николай Львович. — Это пиковые значения, Никита, перестань!

— Да как вы не понимаете! Только у вас что ли может быть смысл жизни?! А я?! А мой смысл?