Грани судьбы - [156]

У молодого поколения как Серёжкиного, так и Сашкиного возраста большим почётом пользовались тельняшки. Похоже, матросская одежда оказалась воистину интернациональной, хотя, с другой стороны, на Вейтаре моряки в полосатом им как-то не встречались.

Серёжка, проводив завистливым взглядом очередную стайку своих легко одетых сверстников, решительно скинул куртку и пояснил:

— Зажарюсь.

— Смотри, продует и схватишь ангину посреди лета, — скорее для проформы, чем всерьёз пригрозил Мирон.

— На такой скорости? Издеваетесь? — усмехнулся мальчишка, но тут же стал серьёзным. — Ой, Анька и Женька свои вещи оставили.

— И правда, — с досадой согласился Нижниченко, глядя на стоявшие на полу заплечные мешки. — Вот незадача. Гиви, вернуться надо.

— Зачем вернуться, дорогой? Они, наверное, дома уже, их теперь не найдёшь.

— Дома им это не нужно, — поддержал Сашка.

— А нам что с этим грузом делать? — поинтересовался Мирон.

— Продать, конечно, — объяснил чёрный эльф. — В каждом городе торговля вещами из разных миров — одно из самых доходных занятий. Верно, Саша?

Подросток пожал плечами.

— Наверное. Я просто в городах мало был. Я ж прямо на Дороге живу. Но торгуют, конечно. Михаил-Махмуд рассказывал, и вообще…

— Понятно, — резюмировал Нижниченко. — Гиви, а ты что скажешь?

— Дорогой, всё покупается, всё продаётся. Кроме совести, конечно.

— Кое-кто и совесть продаёт, — хмуро дополнил Гаяускас.

— Э, дорогой, если кто совесть продаёт, у него ничего покупать нельзя. А купишь — в убытке останешься. Верно говорю, врать не стану.

— Верим, Гиви, верим, — торопливо вмешался Мирон, не желавший, чтобы с обсуждения конкретной проблем разговор свернул в сферы высокой морали. Во-первых, по Сашке было видно, что от общения с богами подросток ещё не отошел, а, во-вторых, вопрос с забытыми вещами требовал именно практического решения. — Но, раз ты в городе живёшь, так посоветуй нам честного торговца.

— У нас в Эннинге, дорогой, нечестные торговцы не приживаются. А продать вещи лучше всего Мартику, у него магазин как раз напротив гостиницы Трелина. Сейчас Мирона на поезд посадим — и в гостинцу отвезу.

— Погоди, Гиви, почему меня на поезд, а остальных — в гостиницу?

— Аой, дорогой, сам подумай, откуда мне знать? Я между мирами ходить не умею, что говорят, то и делаю. Смотри, вот вокзал, вот Кайра стоит, у неё твой билет. Хочешь — её спрашивай.

— Её? — изумился Нижниченко.

Сашка и Серёжка дружно зажали рты обеими руками, заменив таким образом обидный смех утробным хрюканьем. И только Гаяускас остался невозмутим. Каждый по-своему с ума сходит. Водитель предпочёл хоть и оригинальный, но довольно безобидный способ: отозвался как о женщине про невысокого крепыша с пышными и густыми чёрными бакенбардами. Серёжке вспомнился надсмотрщик из того города, где они познакомились с Шипучкой, но грустные воспоминания мальчишка сразу прогнал подальше. Тем более, что Гиви, вполне серьёзно обиделся:

— Аой, дорогой, зачем так сказал? Думаешь, если Кайра женщина, так ей ничего доверить нельзя, да? Зря так думаешь. Не знаю, как в других мирах, а наши гномьи женщины не только красивы, но и умны!

— У каждого народа своё понятие о женской красоте, — дипломатично заметил Наромарт.

Серёжка в изнеможении сполз на пол пассажирского салона. Сашка старался сдержаться — всё-таки считал себя взрослым, но получалось это у него из рук вон плохо. Мирон смеялся профессионально — без малейшего звука, но неудержимо. И только Гаяускас хранил непроницаемую серьезность. Впрочем, на то, чтобы что-то сказать не хватало и его. Выручил Наромарт:

— Что ж, Мирон, счастливо добраться. Рад был знакомству, очень надеюсь, что ещё увидимся.

— Я тоже надеюсь, — кивнул Нижниченко. — А уж если не увидимся, то, поверь, никогда тебя не забуду.

Человек протянул чёрному эльфу руку. Тот мгновение удивлённо смотрел, потом изувеченное лицо осветила улыбка.

— Совсем забыл. Это человеческий обычай.

Мирон мысленно выругался. Лучше бы целитель не понял жеста. Правая рука Наромарта по-прежнему была безжизненной, какое уж тут рукопожатие.

Но эльф без заминки вышел из положение, пожав левой рукой запястье правой руки Мирона. Нижниченко повернулся к Серёжке.

— До свидания, дружище. И смотри, Сашу слушайся. А то узнаю, что безобразничаешь, найду и… накажу.

Серёжка улыбнулся и протянул свою маленькую ладошку.

— Саша…

— Мирон Павлинович, Вы на меня совсем не сердитесь? За самолёт?

— Я думал, мы это уже решили и забыли.

— Нет, Вы скажите… — упрямо произнёс казачонок.

— Не сержусь. Но, если я тебя убедил, что ты был не совсем прав…

— Убедили. Вы меня во многом убедили… и многому научили.

— Значит, всё это было не зря, — подвёл итог Нижниченко. — Раз так, то стоило потрепать нервы. Ладно, вещи я тоже оставлю, на развитие здешней торговли.

Мирон выбрался из троллеконки, следом выпрыгнул Балис.

— Ну, давай, дружище…

Мужчины крепко обнялись.

— Ещё увидимся…

— Обязательно… Если уж мы один раз проврались через все эти барьеры, то по второму-то даже легче будет.

— Точно…

— Счастливо.

И ещё одно крепкое рукопожатие на дорогу. А оборачиваться назад Мирон Павлинович Нижниченко не стал.