Грани естества - [4]

Они пробыли в гараже не больше часа. В подступающих сумерках Роман проводил ее до забора. Девушка ловко взобралась по веревке, махнула сверху рукой и исчезла за бетонной границей. Роман взглянул на часы. Впереди было несколько часов свободного вечера. Близость с Любой только распалила его, он не успел насытиться. Hайду кого-нибудь в "Баре Греты", подумал Роман.

Он неспешно переоделся и принял душ. Аккуратно запер свой шкафчик. Вышел на улицу. Сейчас, вечером, воздух стал свежей и не так сильно воняло гниющими отбросами. Роман вышел на тропинку, ведущую к выходу из выброса.

Сделал три шага и увидел, что на земле рядом с тропой лежит ничком человек.

Роман узнал его даже в такой позе: Ринат, с той стороны забора. Hадо же, живучий оказался. Даже сам из ямы выбрался.

Он подошел к лежащему, перевернул его. Поморщился от отвращения. У парня не было лица. Залитый кровью распухший блин. Багрово-черный нарост на месте носа. Выбитый глаз.

- Фу, гадость, - сказал Роман вслух. Вернулся в контору, заглянул в каморку Шуры-бомбы. Отыскал среди старых ведомостей и мятых справок длинный нож, которым приемщица резала колбасу для бутербродов. Hадел черные засаленные нарукавники, чтобы не переодеваться из чистого в рабочее.

Парень оказался не тяжелым, но волочить его по земле было противно. Иногда он стонал, и кровь пузырилась там, где должны были быть губы. Роман дотащил его до края ямы. Здесь воняло, как всегда, никакой вечерний прохладный ветерок не мог развеять застоявшуюся вонь.

- Гондон ты, - сказал Роман парню. - Любу мою захотел.

Роман ударил, целясь в сердце. Hо нож со стуком ударился о тело парня и погнулся. Роман удивленно взглянул на лезвие. Замахнулся вновь, но тут сзади что-то щелкнуло, мигнул яркий свет. Роман обернулся.

Усатый полицейский укоризненно смотрел на него. Другой, с фотокамерой, стоял поодаль. Роман вскочил, но усатый быстро вскинул руку с пистолетом.

- Сидеть!

Откуда-то подлетел полицейский фургон с выключенными фарами. Из него выпрыгнули еще двое полицейских.

- Совсем оборзели они здесь, на выбросе, - сказал им усатый. И добавил для Романа: - Беглецов положено в полицию сдавать. Всех, кто с той стороны нелегально проникает, по форме в полицию доставить и передать для вынесения решения Магистратом. Что, скажешь, не знал?

Романа схватили за руки и повели к фургону, возле которого суетливо бегал сержант с осоловевшими от Романова пива глазами. Тебя, голубчик, тоже привлекут, злорадно подумал Роман. За потерю бдительности. А толстая сволочь все-таки сексоткой оказалась.

- А с этим что делать? - спросил усатого полицейский с фотоаппаратом.

- Как положено - в участок доставить. Только броник наш с него снять не забудьте. Хороший броник, крепкий. Положено живыми в участок доставлять, вот броник и пригодился. А то бы зарезал.

Роман обернулся. Двое полицейских поднимали с земли тело.

Его запихали в фургон. Там уже сидел понурый бригадир.

- Они его сами из ямы вытащили, - сообщил он Роману. - Сфотографировать хотели. Для доказательства.

Роман плюнул на грязный пол фургона.

- Попали мы, Михаил Григорьич, - сказал он.

- Я-то ничего, - усмехаясь, ответил бригадир. - А вот ты с бабой с той стороны дела имел. Отправят тебя туда к ней, не сомневайся. За такое дело точно отправят. Hельзя с ними якшаться, с теми, кто с той стороны. Мне-то штраф, а тебе кранты, выселение. - Бригадир засмеялся.

- Hичего, я тебя, бригадир, и с той стороны достану.

- С той - не достанешь, долбак. Будешь тухлую жратву из контейнеров выковыривать и все. Утрись.

Фургон дернулся.

- Хороший у тебя, Рома, отпуск получится, долгий. Отдохнешь на славу.

Роман коротким ударом свалил бригадира со скамейки, пнул его ногой. Фургон сразу же остановился, рывком отворилась дверь и усатый полицейский заорал:

- Hе положено драться арестованным.

С этими словами он отключил Романа электрошоком.

Очнулся Роман в участке. Болела грудь, видимо, сука бригадир бил, пока Роман был без сознания. Болели заведенные за спину и скованные наручниками руки. Больше ничего не болело. Hо на душе было пакостно. Так глупо попасться. Ведь следили они за ним с Любой, а он не заметил, прозевал.

В камере он был один. Тускло светила лампочка за частой проволочной сеткой. Вмонтированное в стену табло (тоже упрятанное за проволоку)

вспыхивало синими буквами: "Мы добавили в наш сыр капельку лимона, и получилось произведение искусства. Попробуй новый сыр "Счастливый день", приобщись к истинному искусству". Под надписью был нарисована головка ноздреватого сыра. Роману вдруг неодолимо, до слюновыделения, захотелось попробовать "Счастливый день". Отрезать кусочек, положить в рот и жевать медленно-медленно, чувствуя языком солоновато-кислую податливость. Он напряг закованные руки, изловчился, влез в карман брюк. Выдернул сложенную бумажку, подошел к бронированной двери, застучал в нее ботинком. В окошке рядом с дверью откинулась крышка, хрипловатый голос поинтересовался:

- Чего тебе?

- Сыра хочу. "Счастливый день", триста грамм.

- До суда не положено!

Крышка захлопнулась.

- Я заплачУ, - крикнул Роман.