Гранетанцор - [22]

– Уж какой есть, – ответил тот.

Хмыкнув, Лифт поднялась и подошла к нему. Кто-то из детей забыл потертые раскрашенные камешки – жалкое детское подражание стеклянным шарикам. Лифт пнула их.

– Откуда ты знаешь, что делать? – спросила она, сунув руки в карманы.

– Насчет чего, малышка?

– Насчет всего. Кто тебе говорит, как распоряжаться собственным временем? Тебя родители научили? В чем секрет?

– Секрет чего?

– Как быть человеком, – тихо сказала Лифт.

– А, это, – усмехнулся старик. – Вряд ли я знаю. По крайней мере, не лучше тебя.

Лифт посмотрела в небо, на стены-расселины, с которых соскребли растения, но взамен, словно в подражание, выкрасили в темно-зеленый цвет.

– Удивительно, – проговорил старик. – Людям отведено совсем мало времени. Многие, кого я знал, считали так же: как только начинаешь понимать, что к чему, день уже заканчивается, опускается ночь и гаснет свет.

Лифт посмотрела на него. Ага, все такой же ненормальный.

– Наверно, когда ты старый и все такое, начинаешь подумывать о смерти. Типа как парень, когда хочет писать, начинает подумывать, где бы найти закоулок потише.

Старик усмехнулся.

– Твоя жизнь пройдет, но организм, то есть город, продолжит жить, носик.

– Я не нос, – возразила Лифт. – Я тебе зубы заговаривала.

– Нос, зубы. И то, и другое на лице.

Лифт закатила глаза.

– Я не это имела в виду.

– Тогда что же? Может, ухо?

– Не знаю. Может.

– Нет. Еще нет. Но почти.

– Ла-а-адно, а ты тогда что? – спросила Лифт.

– Я изменяюсь с каждым мгновением. В один миг я – глаза, что видят множество людей в городе. В другой – рот, чтобы произносить философские речи. Они распространяются как зараза – и временами я зараза. Почти все заразы живые. Ты это знала?

– Ты же... не всерьез говоришь о том, о чем сейчас говоришь?

– Полагаю, всерьез.

– Отлично.

Нашла кого спросить, как стать взрослым ответственным человеком, – да у него овощная похлебка вместо мозгов. Лифт повернулась, чтобы уйти.

– Чем ты станешь этому городу, дитя? – спросил старик. – Это часть моего вопроса. Ты сделаешь выбор или будешь плыть по течению? Как часть города, ты район великолепных дворцов? Или трущоба?

Лифт вернулась к старику.

– Если бы ты мог видеть меня насквозь, то не говорил бы такое.

– Почему?

– Потому что. Трущобы хотя бы знают, зачем их построили.

Она отвернулась и влилась в людской поток на улице.

11

– Мне кажется, вы не понимаете основных принципов. – Виндль извивался по стене рядом с Лифт. – Госпожа... похоже, вас не интересует, как развивать нашу связь.

Она пожала плечами.

– Есть Слова, – продолжал он. – По крайней мере, так мы их называем. Скорее это идеи. Живые идеи, обладающие силой. Вы должны впустить их в свою душу, впустить меня в свою душу. Вы же слышали тех неболомов? Они собираются совершить очередной шаг в подготовке. Это когда... ну... они обретают осколочные клинки.

Он улыбнулся: улыбка складывалась из лоз, догонявших Лифт по стене. Каждый узор слегка отличался от предыдущего, вырастая один за другим, словно галерея рисунков. Они создавали улыбку, но по отдельности улыбками не были, только все вместе. Или, может, улыбка существовала в промежутках между узорами.

– Я знаю, как сделать только одно, – сказала Лифт. – Как стащить закуску Мрака. За этим я типа и пришла.

– Э-э, а разве мы это уже не сделали?

– Не его еду, а закуску. – Лифт сощурилась.

– А... Человека, которого он собирается казнить. Мы перехватим у него добычу.

Гуляя по переулку, Лифт дошла до сада. Это было чашеобразное углубление в камне с четырьмя выходами по разным сторонам. Подветренную стену покрывали лозы, но их постепенно сменяли бриттели, имеющие форму плоских тарелок для защиты от стихии, со стеблями, которые расползались навстречу солнечному свету.

Виндль фыркнул, спустившись на землю рядом с Лифт:

– Культивации почти никакой. Право, никакой это не сад. Тому, кто поддерживает здесь порядок, следует сделать выговор.

– А мне нравится. – Лифт протянула руку к спренам жизни, и те засновали над кончиками пальцев.

В саду было людно. Одни появлялись и исчезали, другие слонялись без дела, третьи просили подаяния. В городе ей не часто попадались попрошайки; похоже, существовали некие правила насчет того, когда и как можно попрошайничать.

Лифт остановилась, уперев руки в бока.

– В Азире и Ташикке любят все записывать.

– О, безусловно. – Виндль крутился около лоз. – М-м-м. Да, госпожа, эти лозы хотя бы плодовые. Не все так плохо, не все тут наобум.

– И они любят информацию, – продолжала Лифт. – Любят торговать ею друг с другом, так?

– Безусловно. Это самобытная черта их культуры, как говорили ваши наставники во дворце. Вас там не было, я слушал вместо вас.

– Писанина бывает важной, по крайней мере, для тех, кто ее пишет. Но что они потом с ней делают? Выбрасывают? Сжигают?

– Выбрасывают? Лозы Матери! Нет, нет, нет. Ничего нельзя просто так выбрасывать! Это еще может пригодиться. Я бы нашел для записей безопасное место и хранил их в неприкосновенности на случай, если они понадобятся.

Лифт кивнула, сложив руки на груди. Здесь так же ко всему относятся. Этот город, где все только и делают, что всё записывают, а потом постоянно предлагают купить идеи... что ж, в некотором смысле это место похоже на целый город Виндлей.