Грань бездны - [6]

Всяк уважающий себя перевозчик обязан хотя бы раз в жизни повидать Пуэрто-Риканский желоб. И бросить в него записку со своим именем, а также именами всех людей, кто ему дорог. Такова традиция. Согласно ей и вопреки заверениям ветхих карт дна у этого разлома нет и он ведет прямиком в подземный рай Чистого Пламени. Где, как гласит все то же поверье, все имена с упавших туда записок будут тщательно переписаны духами великих поваров в специальный реестр. И когда отправитель сего послания или близкий ему человек отойдет в мир иной, у него окажется гораздо больше шансов угодить в рай, ведь для него там уже будет зарезервировано местечко.

Замечательный обычай, не правда ли? Поэтому неудивительно, что я нашвырял в этот желоб уже целый ворох записок. Так много, что даже начал побаиваться, как бы моя настырность не разозлила райских поваров.

– Бывали когда-нибудь у Пуэрто-Риканской бездны? – осведомился я у Макферсона, когда мы остановились на ночлег. Нас и титанический желоб разделяло теперь всего около сотни километров.

Вконец измотанный за день Томас лишь молча помотал головой. Я удивился: странно, возле Столпа Пико старик побывал, а до главного западного чуда света не добрался. Ну да ладно, не был и не был, а почему – не мое собачье дело.

– Значит, повезло вам, – заметил я по этому поводу. – Завтра нам так и так придется двигаться мимо разлома, а стало быть, еще успеете на него насмотреться. Кабы не сегодняшний «би-джи» и объезд, мы находились бы сейчас намного севернее, уже на краю равнины Нэрса. Но, как видите, во всем плохом есть что-то хорошее. «Гольфстрим» отстает от графика на три часа, зато теперь вы не уедете на восток, не посетив напоследок нашу великую западную достопримечательность… Как, кстати, ваше самочувствие?

Томас приподнял трясущуюся руку и отмахнулся. Его жест, видимо, следовало толковать как «чувствую себя дерьмово, но терпимо». Хотя бледность на лице Макферсона была заметна даже в полумраке, а покашливание переросло в сиплый кашель.

– Знаю: в первый день пути всем с непривычки трудно, – кивнул я. – Грохот, пыль, качка и прочие «радости путешествия»… Но завтра, вот увидите, вы станете куда легче переносить все это.

Болтанка сегодня и впрямь выдалась сильная. Впрочем, это нормальное явление при езде у подножия любого плато. Постоянно сходящие с его склонов осыпи заваливают расщелины. Но они не бездонны, и со временем на месте прежних расщелин начинают мало-помалу расти пологие курганы. Езда по ним есть практически беспрерывное чередование подъемов и спусков. И когда мы порой выбирались на мало-мальски ровный участок, внутри у меня все еще продолжало подниматься и опускаться до тех пор, пока мой вестибулярный аппарат не приходил в норму. Радоваться чему, однако, приходилось недолго. И вот уже «Гольфстрим» опять взбирается на высокий вал, чтобы через полминуты перемахнуть через него, а затем повторить это вновь и вновь на следующей череде подобных преград. И так вплоть до самого вечера.

Четыре широких, диаметром в три человеческих роста, и усеянных пирамидальными шипами колеса буксира могут вознести его вместе с трейлером и на более крутые склоны. Мощность двигателя позволяет. Найденный почти век назад моим прадедом у Канарского Столпа, Неутомимый Трудяга, конечно, не чета тем «монстрам», какие стоят на водоналивных танкерах и сухогрузах. Но он свое дело знает и делает его на совесть. Некрупный – величиной с тысячелитровую винную бочку, – наглухо закрытый иностальной цилиндр с торчащим у него из торца вращающимся валом и насаженным на него зубчатым маховиком – таково оно, главное и бесценное наследство, доставшееся мне от отца. Все остальное, кроме, естественно, Физза, я способен при необходимости продать или заменить на новое. И пока на моем Неутомимом Трудяге вращается маховик, я могу радоваться жизни, какие бы неприятности она мне порой ни подбрасывала.

Так или иначе, а отмахали мы в первый день пути ни много ни мало – почти четыре сотни километров. Отличный результат, поскольку чем ближе мы будем подъезжать к Срединному хребту, тем больше станем петлять и меньшее расстояние покрывать за день. Песок, каменное крошево и обломки хрупкого камнеила – более идеального дорожного покрытия мы – шкиперы Атлантики – не можем себе пожелать. Для колес «Гольфстрима» оно все равно что для моих босых пяток – мягкая молодая травка. К сожалению, подобные скоростные перегоны попадаются нам далеко не каждый день.

Обеденных перерывов для перевозчиков не предусмотрено. Только плотный предрассветный завтрак и поздний, уже затемно, ужин. Пока светит солнце и позволяет погода, мы должны двигаться вперед, и точка. Еда и отдых – занятия для темного времени суток. Если невтерпеж перекусить днем, ешь прямо на посту и так, чтобы это не мешало твоей работе.

Из нас троих лишь Гуго не в силах вытерпеть четырнадцать часов без пищи, но при его комплекции это простительно. За полтора года службы на «Гольфстриме» де Бодье заметно похудел, но не настолько, чтобы перестать считаться толстяком. Поначалу я волновался, не вгонит ли он нас в разорение своим зверским аппетитом. Но когда Сенатор всего за час полностью перебрал на буксире раздаточный узел, который раньше в глаза не видел – работа, что у прежних моих механиков занимала как минимум день, – я простил Гуго перерасход продуктов авансом на год вперед. Пускай ест сколько влезет! При любой дорожной поломке он сполна окупит все наши лишние затраты на продовольствие.