Грань бессмертия - [16]

Марио сел в кресло около стола, однако потом встал и вышел в прихожую.

Я почувствовал, как капли пота выступают у меня на лбу. Если он заглянет в чулан… К счастью, он опять вернулся в комнату, но прошел в левую ее половину, так что я не мог его видеть. Я услышал скрип. Значит, он сел за стол. Пожалуй, для меня появилась возможность незаметно выбраться из дома.

Как можно осторожнее я начал открывать дверь чулана.

Я находился уже в прихожей, когда услышал шаги — сначала на тропинке, а потом на крыльце, — и опять юркнул в чулан. Глупейшее положение!

Почти в тот же момент дверь отворилась, и вошел священник.

— Марио! — крикнул он с порога.

— Я здесь, дядя, — в голосе мальчика звучала тревога.

Альберди вошел в комнату.

— Куда ты подевался. Я тебя искал…

— Тише! Прошу вас, говорите тише. Кто-то шатается вокруг дома… Я не хочу, чтобы меня видели.

— У тебя обостренная мнительность. Возможно, это просто забрела собака…

— Я видел… По парку болтаются какие-то люди. Наверное, от да Сильвы. Разве вы не видели на кладбище, как шевелились кусты? Поэтому я оставил вас… Но и здесь вокруг дома тоже шляются… Я видел женщину…

— Наверное, Ноку?

— Нет. Это была не деревенская женщина. Она ждала на крыльце, но я ее обманул.

— Что ты говоришь? Я нигде никого не видел…

Однако Альберди не оставил без внимания слова мальчика, так как вернулся в прихожую и закрыл входную дверь на засов.

— Сначала умойся, — сказал он, возвращаясь в комнату. — Ты грязный, словно ползал по оврагам. Помнишь, где умывальник?

— Помню.

Я быстро попятился, прикрывая дверь. Немного погодя послышался звон посуды и плеск воды.

Священник расхаживал по комнате.

— Будешь спать на раскладушке. Она у меня на чердаке… Когда-то… еще твой отец спал на ней, когда жил у меня несколько месяцев… Ты же знаешь.

Плеск воды утих.

Некоторое время царило молчание. Альберди передвигал столик.

— Дядя… — неуверенно произнес Марио.

Альберди подошел к двери.

— Слушаю. Что скажешь, мальчик?

— Ничего особенного. Я думал, что… — Марио неожиданно замолчал. — Можно мне взять еще воды?

— Возьми, возьми. Сейчас я принесу полотенце.

Я опять усышал звон посуды и звуки льющейся воды.

— Ты хочешь есть? — сказал Альберди.

— Спасибо… Не очень…

— Поешь, поешь. Вот полотенце. С водой немного трудновато. Движок испортился, и бак на крыше пустой. Я ведь не разбираюсь в механике. Да это и не столь уж важно. Мне достаточно того, что накачает старый Лукас.

Теперь были слышны только шаги Альберди в прихожей.

— Может, поешь печенки? — услышал я его голос у самой двери чулана и был уже почти уверен, что сейчас он обнаружит мое присутствие.

— Спасибо… Спасибо. Я правда не голоден. Я очень хотел бы поговорить с вами…

— Конечно, поговорим… Но хотя бы попей. Нока сделала отличный напиток. Куда ты так спешишь с разговором? Ну, ну, признавайся, — бросил Альберди не очень сурово, — уж не сбежал ли ты из дома?

— Нет! Я был у моря… В Плайя де Оро. Мама и де Лима с врачом решили, чтобы я отдохнул… — добавил он с оттенком иронии в голосе.

— Ты болел?

— Э… Ничего я не болел… Если хотите знать, я и вправду сбежал, но не из дома, а из санатория.

Они прошли в комнату.

— Мать знает, что ты здесь? — спросил священник уже немного суровее.

— Если б знала, то меня здесь не было бы! — неестественно засмеялся мальчик. — Я еще вчера пытался сюда попасть. Но напоролся на людей да Сильвы. Я им не дамся, потому что не собираюсь возвращаться ни в Плайя де Оро, ни домой! Если вам это не нравится, то я пойду!

Наступила тишина. Я услышал звон стакана и скрип стула.

— Никто тебя отсюда не гонит, — заговорил наконец Альберди. — Но матери надо сообщить, иначе она будет волноваться.

— Делайте, что хотите. Домой я все равно не вернусь!

— Я думаю, нам удастся устроить так, чтобы ты на несколько недель остался у меня. А почему ты так подчеркиваешь, что домой не вернешься?

Марио не спешил отвечать.

Я немного увеличил щель и через открытую дверь комнаты увидел Альберди, сидящего за столом.

— Это не мой дом. А впрочем… — начал невидимый из моего укрытия мальчик и осекся на полуслове.

— У тебя были какие-нибудь неприятности?

Однако Марио не склонен был откровенничать.

— Не переживай, мальчик. Все как-нибудь уладится, — ободряюще сказал Альберди.

— Мне все равно. Вы мне скажите, но только правду, честно, что вы думаете о моем отце? — словно преодолевая какое-то внутреннее сопротивление, выдавил Марио.

— Он был отличным писателем…

— Я не о том. Это теперь говорят все. Я хотел бы знать, каким человеком он был в жизни… Знаете… я… отца… помню… Хорошо помню. Но то, что я помню, это только одна сторона. Отец всегда был ко мне очень добр… и очень мудр! Он был самый умный… Таким и остался в моей памяти. Но ведь тогда я был только ребенком и мог многого не замечать. Я его любил! Ну скажите! Каким он был в действительности? Он был злым человеком? Пьяницей, эгоистом?..

— Что же тебе ответить? — сказал Альберди, медленно подбирая слова. — Не стану скрывать, когда мы познакомились, он произвел на меня приятное впечатление. Потом он сильно изменился, но в то время я его но встречал. Когда за два года до смерти он приехал сюда, го это уже был больной человек, нервный, страдающий от постоянных головных болей… Несомненно, твой отец относился к разряду людей необычных и трудных в обыденной жизни. Не потому, что он был каким-нибудь надоедливым, вспыльчивым или эгоистичным. Насколько я знаю, он был тяжелым для окружающих прежде всего потому, что вел ненормальный образ жизни. Кроме того, он проявлял полную беспомощность в быту, и для окружающих, а особенно для мамы, это должно было быть очень тяжело. Обычную, нормальную работу он считал потерей времени и никогда не работал дольше чем несколько месяцев. Кроме того, отличался упрямством, почти таким же, как и твоя мать, и любой ценой стремился доказать свою правоту.