Грамматика порядка. Историческая социология понятий, которые меняют нашу реальность - [132]

Избегая традиционного противопоставления послесоветских и западноевропейских примеров, можно найти ответ гораздо ближе. В этом отношении особенно ценным представляется опыт Центра визуальной культуры и ряда других инициатив на базе Киево-Могилянской Академии (КМА). Вместе с рядом малых реформистских институций, учрежденных после 1991 г. на послесоветском пространстве, они представляют собой интересное и обнадеживающие исключение из общего ряда. Созданная в начале 1990-х как национальный и даже националистический проект, кузница ученых, управленцев и политиков новой Украины, на исходе 2000-х годов КМА превращается в один из ключевых центров критической и левой рефлексии по мере плюрализации центров академической власти в ее стенах. Источник этой контртенденции заключается прежде всего в той роли, которую в управлении заведением и в создании его публичной повестки сыграли коллегиальные формы: центры, созданные молодыми преподавателями, действующие ученые советы, содержательный диалог между коллективами факультетов и администрацией заведения. Недавние события – политический запрет руководством КМА работы Центра визуальной культуры (2012), выстроенный по паритетному ассоциативному принципу, поставил эту модель под сомнение. При этом Центр продолжил свою автономную работу за стенами Академии, его сотрудники продолжили выпуск журнала «Политическая критика» (украинская версия), а ряд ассоциированных с Центром преподавателей сохранили свои должности в КМА. Подобная «неполнота» административного контроля над опасной интеллектуальной автономией, которая способна реактивировать политические основания дисциплины или междисциплинарных альянсов без внешней санкции, дает надежду. Даже при временном поражении прогрессистских позиций в межфракционной борьбе наличие институциональных процедур, через которые исход подобных коллизий может быть заново переопределен, составляет решающее преимущество коллегиальной модели власти. Консультации и решения, реализованные в горизонтально ориентированных связях, которые объединяют участников не простой формальной принадлежностью к институции, а взаимным интеллектуальным признанием, способны заново учредить ту Академию, которая наиболее естественно осуществляет нерепрессивный интеллектуальный и политический самоконтроль. При всей своей исключительности, неизбежных трудностях и ограничениях локальные опыты, подобные Центру визуальной культуры, демонстрируют, что именно коллегиальные объединения – сообщества равных – работают как самая производительная[787] контрвласть в отношении расистской и крайне правой чувствительности, равно как и прочих разновидностей агрессивного дилетантизма.

Безусловно, этот опыт историчен и, как показали недавние события, не является необратимым. В послесоветских контекстах подобная академическая практика всегда балансирует на хрупкой грани, где коллегиальным отношениям могут угрожать не только попытки авторитарного перезахвата, но и менеджериализация, т. е. превращение связей внутри институции из отношений между интеллектуальными коллегами, обладателями взаимно признанных научных свойств, в специфический тип производственных отношений, ориентированный на «эффективность»: сверхвысокие показатели публикаций, растущее число аудиторных часов, нагрузку, начитку и т. д. Вместе с тем коллегиальный опыт воспроизводим, он может быть подкреплен и усилен направленным конструированием паритетных связей и сознательным противодействием эффектам дерегуляции без ущемления академических свобод.

Предпринимая шаги в этом направлении, было бы опасно пренебрегать действительной академической и рыночной механикой производства расистской речи. Это, в частности, относится к нередкому объяснению расизма академических деятелей в терминах административного и политического заказа – заказа внешних инстанций Академии на то, чтобы интерпретировать мир в расовых и национальных, а, например, не в классовых или институциональных терминах. Полагаю, можно с основанием утверждать, что от государственных и большинства частных инстанций прямой заказ подобного рода исходит редко. И если иные академические деятели резко критикуют институции за излишнюю мягкость, терпимость, либерализм, республиканизм, предлагая взамен простые расистские или шовинистические рецепты, и впоследствии эта критика оказывается каким-то образом интегрирована в государственную повестку, то это происходит не потому, что сегодня государство как централизованный аппарат размещает подобный заказ и затем пользуется его плодами. В подавляющем большинстве случаев можно наблюдать не более чем факт встречи на рынке публичного высказывания отдельных групп и фракций чиновников с отдельными группами и фракциями расистов, имеющих формальное отношение к Академии. Их проекции внутриинституционального опыта, простирающиеся от банальной ксенофобии до не менее банальных теорий заговора, приведенные в форму систематического высказывания, оказываются коммодифицируемыми и коммерциализуемыми.

Помимо того, следует принимать в расчет и то, что, несмотря на дерегуляцию пространства публичной речи, никакая форма расистской чувствительности не обладает сегодня внутренней научной легитимностью или привлекательностью. Это ведет нас к отказу от гипотезы силового генезиса расистской речи в современной Академии. Расистское высказывание, которое содержательно ассоциируется с режимом жесткости, иерархии и превосходства, на деле является всего лишь результатом