Графиня Солсбери. Эдуард III - [61]

Предложение графа Монфорского оказалось слишком выгодным для политики Эдуарда, чтобы быть отвергнутым. Король Англии подумал, что по истечении перемирия ему, естественно, будет открыт проход во Францию через Бретань; поскольку, когда были прерваны военные действия, Эдуард видел радость брабантцев и князей Империи, он подозревал, что его союзники и через год будут не слишком расположены возобновить войну. Поэтому он согласился с просьбой графа Монфорского и в присутствии английских баронов и сеньоров, прибывших вместе с графом, принял присягу герцогства Бретонского на верность Англии, обещав графу, что он будет хранить и защищать его как своего вассала от посягательств любого человека, который попытается на него напасть, будь этот человек даже королем Франции.

Тем временем Карл Блуаский (мы уже писали, что по линии жены он тоже имел права на герцогство Бретонское) приехал в Париж жаловаться своему дяде королю Филиппу на то, что граф Монфорский его ограбил. Король Филипп, сразу же поняв важность этого вопроса, собрал на совет двенадцать пэров Франции, чтобы спросить у них, что следует предпринять. Они решили, что король должен вызвать графа Монфорского на совет пэров, дабы они смогли выслушать его ответ на обвинение, выдвинутое против него. Посему к графу были отправлены гонцы, чтобы известить его о принятом решении и сообщить день вызова на совет пэров; они встретились с графом, который уже возвратился из Лондона и давал в Нанте пышные праздники. Они умно и почтительно изложили данное им поручение. Выслушав их, граф ответил, что намерен повиноваться королю и охотно откликнется на его вызов, после чего он устроил гонцам роскошный пир, а перед отъездом вручил такие богатые подарки, каких они не получили бы, будучи присланными даже к королю.

Когда пришло время исполнять повеление Филиппа, граф Монфорский, собравшись в дорогу с невиданной помпезностью, выехал из Нанта в сопровождении благородных рыцарей и оруженосцев, и двигался так быстро и беспрепятственно, что вскоре прибыл в Париж, куда въехал с кавалькадой, насчитывавшей четыре сотни лошадей. По-прежнему находясь под охраной своих людей, он тотчас направился в свой дворец, где оставался весь день приезда и следующую ночь, а наутро, сев на коня, со всей своей свитой явился в королевский дворец, где его ждали король Филипп, граф Карл Блуаский, знатнейшие сеньоры и бароны королевства.

Подъехав к дворцу, граф Монфорский сошел с лошади, не спеша поднялся по ступеням парадной лестницы и вошел в зал, где находился весь французский двор; потом, поздоровавшись с сеньорами и баронами, он в смиренном поклоне склонился перед королем.

— Сир, — подняв голову, спокойно обратился он к Филиппу с видом человека, принявшего решение, которое ничто не помешает ему выполнить, — вы повелели мне явиться по вашему приказанию в указанный день, и вот я перед вами.

— Граф Монфорский, я вам весьма признателен за то, что вы приехали, и приму это во внимание в беседе с вами, — ответил король. — Но я просто изумлен, каким образом и по какой причине вы посмели захватить герцогство Бретонское, владеть которым у вас нет никакого права, тем самым лишив наследства человека, бывшего в более близком родстве с покойным, нежели вы, и почему вы, как мне говорили, отправились присягать на верность моему сопернику, королю Эдуарду?

— Ваше величество, — ответил граф, снова поклонившись, — по-моему, вы заблуждаетесь насчет моих прав. Я не знаю никого, кто был бы в более близком родстве с моим недавно умершим братом, не оставившим наследника, нежели я, стоящий перед вами. Если же вы, вопреки моим надеждам, сочтете, что кто-то другой обладает большими правами на наследство, то я слишком верный ваш вассал, чтобы не согласиться с решением суда, не стыдясь подчиниться ему немедля. Что касается моей присяги королю Эдуарду, то вас, сир, известили неверно… Это все, что я вам могу ответить.

— Хорошо, вы уже сказали достаточно, чтобы я остался доволен вашим ответом, — сказал король. — А посему приказываю вам, во имя того, что вы получили или должны получить от меня, не выезжать из Парижа две недели, до тех пор пока бароны и двенадцать пэров не рассудят вопрос о вашем родстве и не решат, кто — вы или граф Карл Блуаский — имеет право наследовать герцогство. А ежели вы покинете Париж, то знайте, что вы меня обидите и разгневаете. Засим я молю Бога, чтобы он хранил вас под своей святой защитой.

— Как вам будет угодно, сир, — ответил граф.

Потом он ушел и вернулся в свой дворец обедать. Но, вместо того чтобы сесть за стол, он в задумчивости и тревоге удалился к себе в комнату, размышляя о том, что если он станет ждать решения пэров и баронов, то оно вполне может обернуться к его невыгоде, ибо было нетрудно предвосхитить, что король проявит больше благосклонности к графу Карлу Блуаскому, своему племяннику, нежели к нему, чужому для него человеку. И к тому же, в случае если это решение будет не в его пользу, вполне вероятно, что король немедленно прикажет держать его под арестом до тех пор, пока он не вернет все — крепости, города и замки, — а заодно богатую казну, захваченную им и уже частично растраченную. Поэтому он счел, что дли него благоразумнее и осмотрительнее вернуться в Бретань, даже разгневав короля, нежели ждать в Париже, к чему приведет его столь опасная авантюра. Исполняя собственное решение, он в тот же вечер выехал из Парижа в сопровождении только двух рыцарей, чтобы не вызывать подозрений, и посоветовал своей свите, следуя его примеру, разъезжаться ночью небольшими группами, а сам благополучно возвратился в Бретань, где и пребывал, тогда как король Филипп полагал, что граф еще находится в своем парижском дворце.