Графиня де Монсоро - [285]

– Убийца! – сказал он. – Будь проклят!

И умер с именем Дианы на устах.

Несколько капель его крови упало с решетки на того, кого называли монсеньором.

– Он мертв? – крикнули несколько человек, которые, взломав дверь, появились у окна.

– Да! – крикнул Орильи. – Но не забывайте, что покровителем и другом господина де Бюсси был монсеньор герцог Анжуйский, бегите!

Убийцы ничего другого и не хотели, они тут же скрылись.

Герцог слушал, как звуки их шагов удаляются, становятся все глуше и смолкают вдали.

– А теперь, Орильи, – сказал он, – поднимись в ту комнату и сбрось мне через окно тело Монсоро.

Орильи поднялся, разыскал среди множества трупов тело главного ловчего, взвалил его на спину и, как ему приказал его спутник, бросил это тело в окно. Падая, и оно тоже забрызгало кровью одежды герцога Анжуйского.

Пошарив в камзоле главного ловчего, Франсуа достал акт о союзе, подписанный его королевской рукой.

– Это то, что я искал, – сказал он, – нам больше нечего здесь делать.

– А Диана? – спросил из окна Орильи.

– Черт возьми! Я больше не влюблен, и, так как она нас не узнала, развяжи ее. Сен-Люка тоже развяжи. Пусть отправляются на все четыре стороны.

Орильи исчез.

– Королем Франции я пока не стану, – сказал герцог, разрывая акт на мелкие куски, – но зато и не буду обезглавлен по обвинению в государственной измене.

Глава LIII О том, как брат Горанфло оказался более чем когда-либо между виселицей и аббатством

Авантюра с заговором окончательно обернулась комедией. Ни швейцарцы, поставленные караулить устье этой реки интриг, ни сидевшая в засаде французская гвардия не смогли поймать в раскинутые ими сети не только крупных заговорщиков, но даже и мелкой рыбешки.

Все участники заговора бежали через подземный ход под кладбищем.

Из аббатства не появился ни один. Поэтому, как только дверь была взломана, Крийон встал во главе тридцати человек и вместе с королем ворвался внутрь.

В просторных, темных помещениях стояла мертвая тишина.

Крийон, опытный вояка, предпочел бы большой шум. Он опасался какой-нибудь ловушки.

Но тщетно посылали разведчиков, тщетно открывали двери и окна, тщетно обыскивали склеп часовни. Всюду было пусто.

Король шел в первых рядах со шпагой в руке и кричал во все горло:

– Шико! Шико!

Никто не откликался.

– Неужели они его убили? – говорил король. – Смерть Христова! Они мне заплатят за моего шута как за дворянина.

– Это будет правильно, государь, – заметил Крийон, – ведь он и есть дворянин, да еще из самых храбрых.

Шико не отвечал, ибо он сек герцога Майеннского и так наслаждался этим занятием, что был глух и слеп ко всему остальному.

Но после того как Майенн исчез, после того как Горанфло свалился без чувств, ничто больше не отвлекало Шико, и он услышал, что его зовут, и узнал голос короля.

– Сюда, сын мой, сюда! – крикнул он изо всех сил, пытаясь приподнять Горанфло и утвердить его на седалище.

Это ему удалось, и он прислонил монаха к дереву.

Усилия, которые Шико был вынужден затратить на свой милосердный поступок, лишили голос гасконца некой доли его звучности, так что Генриху в долетевшем до него призыве послышалась даже жалоба.

Однако король ошибся, Шико, напротив, был упоен своей победой. Но, увидя плачевное состояние монаха, гасконец задумался: следует ли вывести это вероломное брюхо на чистую воду или же стоит проявить милосердие по отношению к этой необъятной бочке.

Он созерцал Горанфло, как некогда Август, должно быть, созерцал Цинну.[175]

Горанфло постепенно приходил в себя, и хотя он был глуп, но все же не до такой степени, чтобы обманываться относительно ожидавшей его участи. К тому же он был очень схож с теми животными, которым человек постоянно угрожает и которые поэтому инстинктивно чувствуют, что его рука тянется к ним только для того, чтобы ударить, а рот прикасается – только для того, чтобы их съесть.

Именно в таком расположении духа Горанфло и открыл глаза.

– Сеньор Шико! – воскликнул он.

– Вот как? – отозвался Шико. – Значит, ты не умер?

– Мой добрый сеньор Шико, – продолжал монах, пытаясь молитвенно сложить ладони перед своим необъятным животом, – неужели вы отдадите меня в руки моих преследователей, меня, вашего Горанфло?

– Каналья, – сказал Шико с плохо скрытой нежностью.

Монах принялся голосить.

После того как ему удалось сложить ладони, он попытался ломать пальцы.

– Меня, который съел вместе с вами столько вкусных обедов, – выкрикивал он сквозь рыдания, – меня, который, по вашим уверениям, пьет с таким изяществом, что заслуживает звания короля губок; меня, которому так нравились пулярки, зажаренные по вашему заказу в «Роге изобилия», что я всегда оставлял от них только косточки!

Этот последний довод показался Шико самым неотразимым из всех и окончательно склонил его в сторону милосердия.

– Боже правый! Вот они! – воскликнул Горанфло, порываясь встать на ноги, но так и не достигнув своей цели. – Они уже здесь, я погиб! О! Добрый сеньор Шико, спасите меня!

И монах, не сумев подняться, сделал то, что было гораздо легче: упал плашмя на землю.

– Вставай! – сказал Шико.

– Вы меня прощаете?

– Посмотрим.

– Вы столько меня били, что мы уже квиты.