Граф Сен-Жермен - [23]

В пятницу девятого июля 1762 года Екатерина находилась в Петергофе. Царь был в Ораниенбауме с любовницей.

Дверь павильона Монплезир, где жила царица, внезапно распахнулась. Было пять часов утра. Вошел Алексей Орлов — Алексис со шрамом — брат Григория.

— Я искал Вас, государыня!

— Что случилось?

— Пассек в тюрьме!

Пассек был одним из самых преданных сторонников Екатерины среди заговорщиков.

— В казармах ходят слухи, что царь дал приказ арестовать Вас после вечерней службы. Солдаты волнуются и ждут Вашего приказа, матушка!

Екатерина торопливо оделась. Через несколько минут карета Алексея Орлова мчалась в сторону Санкт-Петербурга. Лошадей нещадно нахлестывали, и за несколько верст до города они пали. Неподалеку какой-то крестьянин пас лошадей. Орлов забрал его лошадей, и карета помчалась дальше.

В семь часов тридцать минут карета остановилась у Измайловских казарм. Григорий Орлов был уже там. Он построил солдат, которые громко приветствовали царицу. Екатерина улыбалась Григорию, восхищенная его смелостью.

Но надо было еще поднять Семеновский полк. Карета помчалась туда, а солдаты кричали ей вслед:

— Да здравствует наша матушка императрица Екатерина! Мы пойдем за тебя на смерть!

Семеновский полк тоже присоединился к восставшим. Оставался еще знаменитый Преображенский полк. Он был приведен в боевую готовность и казалось, вот-вот откроет огонь по мятежникам.

Григорий Орлов, поднявшись на стременах, обратился к преображенцам с речью. Офицеры полка отказались следовать за ним, напомнив Орлову о присяге на верность царю, которую он давал.

Если офицеры прикажут открыть огонь, это будет означать начало гражданской войны в столице. Екатерина проиграла бы ее. Она не смогла бы противостоять голштинцам Петра и всей армии.

Положение было отчаянное. Екатерина вышла из кареты и сама обратилась к офицерам и солдатам. Она была прекрасна: черные волосы развевались по ветру, глаза сверкали на бледном от волнения лице, а щеки горели.

Один из командиров полка, князь Меншиков, не выдержал и закричал:

— Виват императрице! Виват!

Мощный хор голосов подхватил его слова. Многие солдаты выходили из рядов и окружали «матушку государыню». Они целовали ей руку и туфли.

Победная улыбка осветила лицо молодой женщины. Три полка пошли за ней к Казанскому собору, где она была провозглашена самодержицей России. Григорий Орлов стоял с ней рядом. Было девять часов утра. Катенька становилась Екатериной Великой… Она позаимствовала у стройного капитана Голицына его офицерскую форму, которая подчеркнула красоту ее фигуры, соболью накидку. Со шпагой в руке вскочила на коня и отправилась за одобрением Сената и Синода.

Орлов смотрел на нее с любовью. Впервые в жизни он испытывал такое чувство к женщине, чувство, в котором смешались любовь и восхищение ею и собой — его любовница правит всей Россией, а он царствует над этой женщиной!

Победа? Пока еще нет. Пока еще Петр III — главнокомандующий всей армией огромной страны.

В это утро, девятого июля, царь, который ничего не знал о происходящем, прибыл в Петергоф. Он вошел в Монплезир — тихо, пусто. Ни слуг, ни придворных. Он шел по пустым залам, крича: «Катерина! Катерина!»

Шум шагов заставил его вздрогнуть. Это был канцлер Воронцов. Он получил секретное донесение, но не отваживался начать разговор.

— Ну так что за новость вы хотите мне сообщить? — не выдержал Петр III.

— Екатерина провозглашена самодержицей в Санкт-Петербурге.

Гнев, ужасный гнев обуял царя, он дико закричал, затопал ногами, отдавал несвязные приказы опешившим придворным. Собрался идти приступом на город. Потом зарыдал, потерял сознание. Его привели в чувство. Петр приказал подать ему полный стакан бургундского, выпил залпом, заходил большими шагами по зале, выкрикивая:

— Убить Екатерину, убить!

Он был в истерике. По совету фельдмаршала Минниха попытался было укрыться в Кронштадте, но безуспешно — гарнизон отказался его поддержать. Петр был сломлен и согласился подписать отречение, присланное ему Екатериной:

«В краткое время правительства моего самодержавного Российским государством самым делом узнал я тягость и бремя, силам моим несогласное, чтоб мне не токмо самодержавно, но и каким бы то ни было образом правительства владеть Российским государством. Почему и восчувствовал я внутреннюю оного перемену, наклоняющуюся к падению его целости и к приобретению себе вечного чрез то бесславия. Того ради, помыслив я сам в себе, беспристрастно и непринужденно чрез сие объявляю не токмо всему Российскому государству, но и целому свету торжественно, что я от правительства Российским государством на весь век мой отрицаюся… в чем клятву мою пред богом и всецелым светом приношу нелицемерно, все сие отрицание написав моею собственной рукой».

Петру дали переодеться в гражданское платье и отправили в Ропшу, в его новую «резиденцию». Алексей Орлов должен был его охранять. Петр был подавлен, растерян, со слезами на глазах просил позволения взять с собой в Ропшу свою скрипку, обезьянку, негра-слугу и любовницу. Скрипку ему разрешили взять, а Елизавету Воронцову отправили в Москву под конвоем.