Граф Брюль - [86]

— Должны, — коротко отвечал Людовици.

— Нужно поесть, а то еще люди с голоду додумаются до чего-нибудь. Идем!

Проговорив это, он повел советника в первую комнату, где на столе уже ожидал обед. В молчании, или разговаривая об обыкновенных вещах, они начали подкреплять свои силы, но Сулковский почти ничего не тронул. Пил вино и ломал хлеб, разбрасывая перед собою куски его. Проголодавшийся советник ел за всех: Сулковский обратился к своему молодому адъютанту.

— Граф Альфонс, и вы, и лошадь, измучены, поэтому ночуйте в Пирне. А я хочу сделать сюрприз жене, сажусь на коня и вместе с советником протрясусь до Дрездена.

Адъютант казался несказанно удивленным. Сулковский обыкновенно любил ездить с удобством; такое путешествие инкогнито, в худую пору, вечером, по дорогам, занесенным снегом, показалось ему странным. Прочитав на лице его удивление, Сулковский прибавил с принужденным смехом:

— В этом нет ничего удивительного и в старом возрасте приходится иногда удовлетворять молодым фантазиям.

Сказав это, он тихо отозвал в сторону графа Альфонса и шепотом дал ему какое-то приказание. Адъютант немедленно вышел. Сулковский стоял молча, задумавшись. Скоро два оседланных коня стояли у ворот гостиницы; министру советовали взять с собою в дорогу слугу или конюха, но он решительно отказался. Это путешествие для адвоката, непривыкшего к верховой езде и недавно приехавшего из Дрездена в Пирну, было еще более неприятно, нежели для самого графа, но, однако, он не хотел, чтобы Сулковский один отправлялся. К счастью для обоих, небо прояснилось, снег перестал падать и на ночь начался сильный мороз. Лошади знали дорогу, по которой часто проезжали; достаточно было опустить поводья, чтобы они сами держались торного тракта. Солнце уже заходило, поэтому они ехали крупной рысью, граф впереди, а за ним советник. Скоро стемнело, только снег едва освещал дорогу, но лошади шли инстинктом. Они скоро миновали разбросанные по дороге усадьбы и дома. Уже ночь наступала, когда частые мерцающие огни возвестили близость Дрездена. На большой дороге началось оживление; мимо проезжали легкие сани, всадники, пешие, возы, тяжело нагруженные. На прояснившемся небе обрисовались черные башни церквей… Сулковский поехал тише и должен был немного обождать, пока его нагонит Людовици.

— Если в воротах сторожат, — сказал граф, — то нужно при въезде принять всякие предосторожности.

— Ваше сиятельство, вы должны обернуться плащом и ехать позади меня, как мой товарищ. Хотя в воротах стоят часовые, но они стерегут экипажи и свиту, с которой вы должны приехать.

— Ты говоришь, что шпионы окружают мой дом?

— Наверное, — отвечал Людовици.

— В таком случае я не могу подъезжать к своему дому и скроюсь у тебя, или же пешком пройду домой.

— Последнее я бы не советовал, — прервал советник, — в теперешнее время даже за прислугу нельзя поручиться; кто-нибудь может донести.

Сулковский задумался, а потом горько засмеялся.

— Это смешно! — воскликнул он. — Кто бы смел сказать сегодня поутру, что в Дрездене мне негде будет безопасно переночевать!!! Но если уж так плохо мне приходится, — помолчав с гордостью, сказал он, — в таком случае я никого не стану подвергать опасности. Почтенный Людовици, потрудись только отослать лошадь на почту, я пойду пешком и сам поищу себе места, а потом посмотрю, что предпринять.

Проговорив это, Сулковский повернул коня и закутался плотнее плащом.

Людовици поехал вперед, а граф сгорбился в седле и с видом слуги, который следует за своим господином, ехал сзади мелкой рысью. Они приблизились к воротам. Действительно, там стояли часовые, но советник назвался вымышленным именем, и они благополучно въехали в город: даже почти никакого внимания не было обращено на двух всадников. Они уже отъехали несколько шагов, как к ним подбежал солдат.

— Откуда господин едет? Не из Пирны ли?

— Да, из Пирны, — ответил советник.

— Ничего вы там не слыхали о графе Сулковском, который именно сегодня должен был туда приехать?

— Как же, слышал, — воскликнул добродушно Людовици, повертываясь на седле к солдату, — гостиница "Под Короной" уже занята для его сиятельства, но приехал курьер с известием, что граф только через два дня выедет из Праги.

Солдат отошел довольный, что они избавлены от бдительной ночной стражи, а советник и граф отправились дальше. В городе еще не утих шум, как всегда во время карнавала. Возле старой почты Сулковский слез с коня и оставил его Людовици, шепнув последнему несколько слов, и в задумчивости пошел пешком к дому. Он не сомневался, судя по расспросам у ворот, что все слышанное им от советника, была правда; с большими предосторожностями он стал пробираться к дому. Он даже колебался, не лучше ли ему переночевать в другом месте, но гордость не допустила его скрываться, как виновному. Главным для него делом было, как бы войти так, чтобы прислуга, которой он не доверял, не заметила. Давно отвыкнув от подобных тайных прогулок и укрывательств, Сулковский сразу ничего не мог придумать. С странным чувством он присматривался к тому, что делалось на улицах, встречал своих знакомых, проезжающие экипажи и видел все это движение и шум карнавала; мимо него проходили чиновники и служащие знакомых ему вельмож, которых ему не раз случалось видеть; а они, конечно, не догадывались, что этот человек, завернутый в плащ, тот самый, перед которым они недавно падали на колени. Сулковскому собственное свое положение казалось сказочным; все эти приключения представлялись ему каким-то сновидением, а угрожавшая опасность одною мечтою; он сердился, что ему приходилось верить, что все это правда. Он сравнивал то положение, которое он занимал, с угрожавшим упадком и не понимал, каким образом это могло быть на самом деле…