Град разбитых надежд - [176]

Дни катились за днями, пролетали и одновременно тянулись бесконечно долго на грани забытья и мучительного удушья. Он немо просил: «Откройте окно, умоляю, откройте. Воздуха! Воздуха!». Страж Вселенной исцелил лишь одну — смертельную — рану. Другие не тронул, не позволил встать и сражаться дальше. Давила неизвестность, за пределами ширмы город перестал существовать.

— Джо, ты только очнись, — шептали голоса, много голосов-теней. Друзья? Среди них слабо узнавались лица и образы. Хотелось ответить им, но все еще не получалось. И ускользало время, унося ясность мыслей.

Полосатый свет Желтого Глаза сменялся красным заревом. Ничего не менялось: в госпитале всегда висели усиленные Ловцы Снов. Судя по рыку в одну из ночей, кто-то обратился и вместо лечения его немедленно убили. Раньше Джоэл не замечал, что раненых приковывают к кроватям, теперь почувствовал, что пристегнут кожаным ремнем, обвитым вокруг левой лодыжки. Пусть так. Он отчего-то знал, что не обратится. Он не видел снов, он носился сквозняком коридоров. Возвращали его голоса, отвлекали от мерцания лампочек, от странствия по спиралям накаливания, которые лопались и меркли от прикосновений призрака. Лампочки и голоса, мятежный наиболее громкий тревожный голос:

— Вы колете ему слишком много стимуляторов! Сердце не выдержит!

Любимый. Где-то рядом, всегда рядом, каждый день. Иногда доносился его размеренный голос прямо над ухом: он читал стихи. Наверное, садился на табурет возле изголовья, открывал потрепанную книжечку, память о его матери, и воспевал древние узоры слов. Или все сон? Воспоминания? Джоэл не знал, но ныне Ли бунтовал, требовал ответов. Все где-то за ширмой.

— Охотник Ли, не мешайте работе врачей, — отвечали холодной бесстрастностью. — Без стимуляторов с такой кровопотерей он не выживет. Вы сделали все, что могли, когда принесли его в цитадель.

— Пойдем, Ли, нам и правда лучше не мешать. Когда лечили Энн, мне сказали, что это новые специальные стимуляторы.

Батлер! Наверняка тихий голос принадлежал ему. Он всех уговаривал, призывал к умеренности и разумности. Но теперь Джоэл и сам соглашался с Ли. Стимуляторы… Для чего? Они не помогли, когда он сражался с Легендарным Сомном, иссякли за жалкие доли секунды, вся норма, выданная на ночь дежурства. Или тогда просто время свилось в тугой узел, закруженное подлым Змеем? Ответы терялись, а перемешанное бредом и снадобьями сознание не позволяло выстроить верные догадки.

— Да что ты о них знаешь? — негодовал Ли. — Хоть кто-нибудь знает, что нам колют? Я не позволю…

— Уведите его, Батлер, уведите. Охотник Ли, если вы не прекратите, то мы будем вынуждены…

— Когда он очнется? Когда? — перебивал Ли.

— Он уже очнулся. Но пока не может с нами говорить, — увещевал Батлер. Но все голоса доносились, как из-за стены.

Ширма, проклятая ширма, которая все еще отделяла от мира. Хотелось бы вытянуть руку и отдернуть эту занавесь, но пальцы едва шевелились. Сосуд для неукротимого духа пришел в полную негодность, налился ватной неловкостью и свинцовой тяжестью. Время, просто нужно время. Терпение. Джоэл умел терпеть, но тоска бессилия давила крышкой гроба.

Перепахавшие тело швы наливались красным, две или три глубокие раны от зубов монстров загноились, вызывая жжение в правой ноге. Похоже, откромсали от голени несколько пластов мышц. Порванное легкое и вспоротый левый бок отзывались неизменной тупой болью.

Но Джоэл знал, что Страж Вселенной повелел ему выжить. Вот он и выжил, выкарабкался, как упрямый сторожевой пес, который обязан возобновить службу. И однажды утром увидел мир вокруг яснее обычного. Просто проснулся, ощущая непривычную легкость на лице: убрали маску, он дышал обычным воздухом, а не смесью из баллонов. Он просто дышал и от того как будто парил в невесомости. Джоэл задумчиво лежал, уставившись в потолок, не выворачивая шею в попытках хоть что-то разглядеть.

— Я… есть… я… есть я, здесь — медленно просипел он. Язык ворочался с трудом, а еще хуже работала гортань. Но он говорил. Пока не двигался, но хоть что-то. Хоть что-то.

И так, в невесомости, прошло еще несколько дней. Он не знал, сколько именно, разучился считать в сменах сонливости и мелькания смутных образов. Лето давило жарой, где-то вращались лопасти вентиляторов — хорошее изобретение эпохи до Хаоса, которое они еще не позабыли. Доносилась прохлада, воздух снова учился верно циркулировать по легким, измученных рубцами. И голос вернулся, пока тихий и неверный. Но голос и возможность самостоятельно дышать. В сражениях со своим смертным телом и такие победы порой воспринимаются как чудо.

— Джолин, заходи, — донесся однажды утром из-за ширмы мирный голос Ли, почти радушный. И чьи-то легкие шаги, стук низких каблуков знакомых сапожек. Сколько раз он слышал их дробный тихий гул по брусчатке разбитой мостовой? Последний раз этот звук донесся на рассвете, когда он распластался в луже крови.

Джоэл замер, как перед броском, сердце зашлось невероятной надеждой. Ширма отодвинулась, и вот он увидел отчетливо и ясно Ли, а за ним нерешительно ссутулившуюся Джолин в сером платье, без корзины, лишь с небольшим свертком ненужных гостинцев. Главный подарок — ее визит.