Грация и фурия - [51]

Он молчал так долго, что, желая разорвать тишину, она спросила:

– О чем вы думаете?

Она предполагала, что он немедленно скажет ей, что это не ее дело, но он лишь дернул головой, и, не спуская с нее глаз, ответил:

– Я не думаю, а представляю, насколько лучше ты бы смотрелась в иное время и в иной обстановке.

Номи почти неслышно фыркнула себе под нос.

– Что вы имеете в виду?

Очередная дерзость с ее стороны. И кто только тянет ее за язык?

Глаз его сузились, а затем внезапно сфокусировались у нее на руке. Он опять схватил ее руку и поднял. Там, где ногти Верховного Правителя недавно впились ей в кожу, на запястье явственно виднелись пурпурные полумесяцы. Наследник долго глядел на них, а затем, наконец, спросил:

– Это сделал мой отец?

– А вы удивлены?

Номи обратила взор на небо, усыпанное яркими звездами, и ей очень-очень захотелось оказаться там, среди звезд, подальше от этого места.

– Но он не имеет права касаться тебя.

Глаза Номи расширились. Ей, конечно же, стал понятен гнев Малахии.

Речь шла о его собственности.

Едва сдерживая захлестывающий ее гнев, она проговорила:

– Вы имеете в виду, что таким образом он нарушил ваши права?

Его взгляд на секунду опустился вниз. Можно было подумать, что ей удалось пристыдить его. И тут его брови поднялись.

– У тебя там… – начал он и запнулся, пальцем указав на ее грудь.

Опустила свой взгляд и Номи, и у нее перехватило дыхание. Из корсета виднелся уголочек письма.

Лицо ее вспыхнуло. Сердце замерло в груди. Мысли в голове смешались.

Она прикрыла кусок бумаги ладонью.

– Это… Это лишь часть моего наряда, Ваше Высочество. Так неудобно получилось.

Она сделала реверанс, опустила голову и, обходя танцоров, заспешила к лифту. Оказавшись в лифте, замерла, но едва изукрашенная орнаментом чугунная решетка сошлась у нее за спиной, повернулась. Вокруг музыкантов кружились пары. Мимо нее пронеслась Марис в руках старого дородного джентльмена с ярко-красными мокрыми губами и бисеринками пота над бровями. Глаза Марис были совершенно безучастны, но движения великолепны. Она улыбалась, но каждый изгиб тела говорил о страданиях.

Если Малахия так озабочен тем, что Верховный коснулся одной из его Граций, то почему не обеспокоится тем, что другой старикан делает с другой его Грацией?

Издав то ли писк, то ли свист, кабина лифта двинулась вниз, и верхняя палуба стала недоступна взору Номи.

Торопливым движением она запихнула письмо поглубже под корсет. Как ее только угораздило? Почему же, почему она была столь беспечна, столь неосторожна?

Кабина лифта замерла, чугунные фигурные двери раздвинулись. Номи вышла в коридор, отделанный темными панелями из благородного дерева. Сверху едва слышно доносился смех и звуки музыки. Коридор был освещен укрепленными на стенах факелами, но бо́льшая его часть скрывалась в темноте. Издав негромкий глухой стук, на этаже замер второй лифт. Двери его распахнулись, и из кабины вышел огромный, словно гора, широченный в плечах охранник. Номи посторонилась, давая стражнику возможность пройти мимо, но тот этого делать не стал. Лишь сказал неприветливо:

– Следуй за мной.

И она последовала за ним, хотя каждая клеточка ее тела молила: «Беги, беги прочь!» Они прошли мимо слуги. Охранник отворил дверь по коридору справа и жестом велел ей войти в крошечную каюту за дверью. Она так и сделала. Охранник оставил ее там в темноте одну.

В животе махали крыльями и царапались когтистыми лапками полчища летучих мышей.

Малахия, увидев письмо, понял его значение. Да он, поди, еще все наперед знал. А теперь ее лишь известят о наказании. А то и прямо здесь приведут его в исполнение.

Глава 25

Серина

СЕРИНА И ОРАКЛ СТОЯЛИ на краю бойцовского ринга. Где-то позади на каменных лавках сидели Якана, Джиа и Теодора; Клифф наверняка приказывала вновь прибывшим девушкам не плакать; Эмбер замерла, скрестив на груди руки. А над всеми ними делали ставки стражники.

Серине подумалось, а не сделал ли Вал ставку на ее победу? Но глазами она выискивать его не стала. Она видела сейчас лишь пустую арену перед собой и представляла, как светло-серые камни вскорости окрасятся кровью.

– Лагерь Джунглей выставляет Гадючку, – проговорила Оракл, поглядев налево. – Должно быть, они в полном отчаянии от голода.

– Почему? – спросила Серина, и слово это будто расцарапало ей горло. Мышцы ее рук трепетали, в висках гулкими ударами стучал пульс. Воздух вокруг был тяжелым, неподвижным и наэлектризованным, словно перед грозой.

– Она – их лучший боец. По возможности держись от нее как можно дальше, – посоветовала Оракл. – Она любит кусаться… Смазывает зубы перед боем каким-то ядом, потому и кличут ее Гадючкой. Непонятно, почему этот яд не берет ее саму.

Гадючка поймала их взгляды и ощерилась, демонстрируя острые, похоже, специально заточенные зубы. Серину едва не вырвало.

Оракл схватила Серину за руку, привлекая ее внимание:

– За Южные Утесы дерется Жемчужина. Она сильная, обладает почти убийственным ударом в печень, но у нее слабые коленки. Бей ее именно туда, по коленям.

Серина, сглотнув, кивнула и взглянула на Жемчужину. Та обладала широченными плечами и узкими бедрами, и рост у нее был такой, что она возвышалась над всеми в своей команде.