Говорят сталинские наркомы - [45]

Поэтому Сталин и отвергал или игнорировал все тревожные донесения, которые шли к нему по разным каналам весной и в начале лета сорок первого года о том, что фашистское нападение вот–вот произойдет и враг уже изготовился для броска на Восток. Известно, например, что было предупреждение от американских представителей и даже от самого Уинстона Черчилля.

Л. М. Каганович: Сталин не отвергал все эти сообщения, но он был очень осторожным политиком. Он знал, с кем имеет дело. Он знал, что Черчилль хитер, талантлив, умен, что искренним с нами никогда не будет, что в годы Гражданской войны 14 государств против нас натравил и т. д. Сталин знал, что англичане и американцы (больше англичане) в последние годы все время подталкивали Гитлера против нас. Но вместе с тем Сталин знал, что в Германии существует мнение — с Россией надо быть осторожными, не идти с ней на конфронтацию. И Сталин считал, что советско- германский договор о ненападении на какое–то время отводит прямую угрозу от нас. И он согласился на подписание такого договора, предложенного Гитлером. Сейчас же кричат шибздики в печати: как это Сталин мог пойти на договор о ненападении? А что надо было — оказаться перед возможностью единого антисоветского империалистического фронта? Причем с Японией в придачу, которая в это время продолжала вести против нас боевые действия в районе Халхин — Гола.

И относительно секретного протокола. Во–первых, в дипломатической практике тех лет он не был какой–то новинкой, чем–то из рук вон выходящим. Да и сейчас сферы влияния и «области жизненно важных интересов», скажем, США простираются за тысячи километров от их территории. И такие претензии нынешнего идеала «демократии» зафиксированы в ряде секретных документов. Но об этом наши отечественные щелкоперы предпочитают помалкивать. Во- вторых, секретный протокол является своеобразной жертвой со стороны Сталина. Для того, чтобы каким–то образом выиграть время. Из двух зол он выбрал меньшее, чтобы, повторяю, выиграть время.

Гитлер пошел на нас не потому, что он обманул Сталина, а потому, что его подтолкнули, намекнули, вероятно: если ты пойдешь против СССР, то это самый удобный момент. У нас с вооружением плохо дело, у нас с командным составом плохо и чем дальше, тем, мол, труднее будет Советское государство сокрушить и т. д., и проч., и проч. Это тоже подстегнуло бесноватого фюрера, и он решил пойти на СССР войной.

Г. А. Куманев: А может, нам следовало бы упредить Гитлера и первыми нанести ему удар? Ведь еще с декларации Гитлера от 22 июня 1941 г. имеет хождение нацистская фальшивка (кстати, решительно отвергнутая на Нюрнбергском процессе), будто фашистская агрессия против СССР была вынужденной и вермахт только опередил подготовленную для нападения на рейх Красную Армию

Л. М. Каганович: Все это вранье самой низкой пробы, рассчитанное на наивных, доверчивых простаков или дураков. Ни о каком нападении на Германию под любым предлогом ни весной, ни летом сорок первого года мы, конечно, не помышляли. Это была бы с нашей стороны опаснейшая авантюра. К большой войне, тем более наступательной, ни наша армия, ни страна не были тогда готовы. И пойти на такой безрассудный шаг, связанный и с открытым нарушением заключенного пакта, Сталин, разумеется, не мог. Его главной задачей в то время было не ускорить, а, напротив, всячески оттянуть военное столкновение наших стран.

Дело, таким образом, не в том кто кого обманул. Скорее всего, Кто кого обманул — это конечные результаты показывают. По результатам надо судить, кто кого обманул. Гитлер выступил, «наскочил» на нас и обманул себя, а не нас. Он сделал роковой шаг, совершил на Советский Союз вероломное нападение, заставил нашу армию временно отступить, а потом потерпел полный крах и отправился в преисподнюю. Почему? Потому что сам себя обманул. Гитлер рассчитывал на стратегию «молниеносной войны». Да не вышло. Он видел нашу страну старой, отсталой и не видел Россию обновленной, преобразованной за последние 10 лет. Фашистский фюрер «проморгал» эти 10 лет. Ленинская партия, Сталин поставили перед народом задачу: мы должны пробежать расстояние по индустриализации страны за 10 лет, т. е. с 30‑го по 40‑й год, хотя другим государствам для этого потребовалось 50 лет.

Г. А. Куманев: Итак, Лазарь Моисеевич, компетентность Сталина в военных и других вопросах Вы оцениваете достаточно высоко?

Л. М. Каганович: Мое глубокое убеждение заключается в том, что Сталин вел счет нашим силам, нашим экономическим возможностям, нашим ресурсам. Еще раз подчеркиваю: Сталин боролся за резервы как до войны, во время войны, так и в послевоенные годы. Некоторые говорят, например, о «чуде» железнодорожного транспорта. Ведь это, действительно, «чудо». Мы не получили в самое тяжелое время войны ни фунта металла для транспорта…

Г. А. Куманев: Не считая, видимо, той доли, которую направляли нам по ленд–лизу США и Великобритания?

Л. М. Каганович: Чепуху давали по военно–экономическим поставкам наши союзники, особенно в сорок первом и сорок втором годах. Только более или менее и то со скрипом кое–что мы получили от них к концу войны, когда восстанавливали народное хозяйство. Но, если строго разобраться, то большей частью это была разная чепуха. Я имею в виду транспорт.