Говорят сталинские наркомы - [39]

Но встреча состоялась не скоро. Из–за плохого самочувствия Л. М. Кагановича, болезней, а также по другим причинам она много раз откладывалась на более удобное время. Прошли месяцы и даже годы, пока, наконец, 21 июня 1990 г. мы встретились…

Поднимаюсь почти на верхний этаж дома № 50 по Фрунзенской набережной. Дверь открывает дочь Кагановича — Майя Лазаревна. Приветливо здоровается. Из небольшой прихожей сразу попадаю в комнату, где слева за письменным столом с трудом узнаю человека, знакомого по портретам и многочисленным фотографиям прошлых лет. Крупная, коренастая фигура, полное лицо, редкие седые волосы, густые брови, седые усы. Выражение лица кажется чуть насмешливым. Большие карие глаза смотрят через очки с толстыми стеклами испытующе, несколько настороженно, как бы пронизывая тебя насквозь. На Кагановиче далеко не новый темно–синий атласный восточный халат. Позади кресла — костыли. На письменном столе — стопка книг, писем, открыток, большой нецветной телевизор, несколько отточенных карандашей, линейка, увеличительное стекло, авторучки. Два шкафа с книгами, на стене и за стеклами шкафов несколько фотографий Сталина и его ближайшего окружения.

Майя Лазаревна оставляет нас одних. Я вручаю хозяину квартиры свою недавно вышедшую из печати книгу «Война и железнодорожный транспорт СССР. 1941 — 1945», и мы приступаем к беседе.

Первым делом гостю был задан вопрос, не является ли он членом «ДемРоссии»?

— Нет, нет, — отвечаю.

— А то эти шибздики такое наболтали, так оплевали наше и настоящее, и прошлое, что ничего светлого и героического у народа, вроде бы, и не осталось. (И Каганович с возмущением называет целую «обойму» имен «правофланговых радикальных демократов» и среди них Собчака, Попова, Афанасьева, Якунина, Станкевича, Старовойтову…)

Мы беседовали около часа, касаясь разных тем. Лазарь Моисеевич был в хорошем настроении, говорил много и охотно, особенно когда были затронуты события предвоенных и военных лет, работа наших железных дорог, вопросы эвакуации, оценка Сталина. Лишь иногда он делал небольшие паузы, чтобы с помощью линейки или карандаша «помассировать» себе спину.

Прощаясь с Кагановичем, я предложил сфотографироваться, но он отказался: «Плохо выгляжу. Как–нибудь в следующий раз». Зато без возражений подписал мне две свои фотографии. На одной из них он снят вместе с Алексеем Стахановым. Правда, из–за плохого зрения ему пришлось вооружиться большой лупой и использовать линейку, чтобы написать мне небольшое посвящение.

Мы договорились о следующей встрече, по возможности, в самое ближайшее время. Но она состоялась только спустя почти год — 6 мая 1991 г. Л. М. Каганович перенес инфаркт миокарда, хотя внешне мало изменился. Мы были одни в квартире и проговорили несколько часов, но коснулись лишь небольшой части из того, о чем так хотелось расспросить «последнего из могикан» из ближайшего сталинского окружения. Больше всего меня в тот вечер поразили творческие, прямо–таки дерзновенные планы неутомимого 97-летне- го собеседника, рассчитанные, по его словам, на ближайшие 5–6 лет, по созданию крупного труда, посвященного индустриализации СССР и реконструкции железнодорожного транспорта. Он долго меня не отпускал, и мы расстались около 11 часов вечера, договорившись о новой встрече через некоторое время.

Однако вскоре Кагановича не стало. Ниже приводится почти полная запись двух наших бесед.

Надеюсь, что публикуемый материал представит определенный интерес как свидетельство одного из видных государственных и партийных деятелей той эпохи, которую в течение целых десятилетий называли «сталинской».

Мне трудно судить при ответах на какие вопросы Л. М. Каганович был более, а на какие — менее правдив и искренен. Конечно, далеко не все его мнения представляются бесспорными. Тем не менее полагаю, что суждения и оценки «железного наркома» не могут не вызвать внимание широких кругов читателей, включая и историков.

Встречаясь и беседуя с Кагановичем, я, разумеется, не мог не думать, какой же буквально перенасыщенной событиями переломного характера была его жизнь на фоне предреволюционного периода, Первой мировой войны, двух революций 1917 года, Гражданской войны, социалистического строительства в СССР, Великой Отечественной войны, четырех послевоенных десятилетий… И как много хранит его память из того, что не отражено или слабо отражено в документах, и все важные свидетельства он, видимо, унесет с собой. Издание в 1996 г. посмертных мемуаров Кагановича «Памятные записки рабочего, коммуниста–болыневика, профсоюзного, партийного и советско–государственного работника», к сожалению, только подтвердило указанные опасения. Книга в известной степени разочаровывает. В ней мало подлинных откровений автора, неизвестных эпизодов, событий, оценок многих деятелей той поры. Годы Великой Отечественной войны представлены лишь одним небольшим фрагментом, по существу отсутствуют диалоги и т. д.

Словом, публикуемый материал не только не повторяет, а, напротив, как нам кажется, заметно дополняет то, что читатель может узнать в ходе чтения «Памятных записок…».