Говорящий с травами. Книга первая - [10]

– Будет, как не зорить.

– А как тогда быть? Жить здесь все лето?

– Нет, конечно, буду приезжать, проверять.

– А если встретишься с ним? Бать, а он же набросится, да?

– Не обязательно. Может и уйти. Если не хочешь с медведем встретиться – шуми. И он уйдет. Медведь человека не любит и встречаться не хочет…

– Так может тут как-то шуметь, чтобы он не лез?

– А как? – Отец хитро улыбался, глядя на Матвея.

А тот не замечал, все его мысли уже были заняты тем, как же отвадить медведя от пасеки.

Потрескивали в костре смолистые сосновые сучья, лениво звенели комары, отец дымил самокруткой, и ее дым смешивался с синеватым дымком сушняка, путаясь в сосновых ветках над головой.

Так ничего и не придумав, Матвей лежал, заложив руки за голову. Он впервые спал в шалаше, и все ему было удивительно! Спишь ведь на улице, получается. Но не так, как на сеновале. На сеновале как-то… все равно ты дома. А здесь ты в тайге, вокруг тихонько поскрипывают под легким ночным ветерком деревья, запах костерка смешивается с запахом хвои, кто-то шуршит в траве. А на недалеком озерце ухает филин. И все это вместе и есть тайга, полная приключений!

Ночью Матвею снился медведь – большой, совсем не страшный. Он сидел с ними у костра и рассказывал про свое житье-бытье, про злых охотников и маленьких медвежат. И ел мед из большой кадушки, макая туда лапу и смешно ее облизывая…

Утро началось с переполоха – Серко облаивал сосну, встав на задние лапы. Он оглядывался на Матвея, требуя посмотреть наверх. Матвей задрал голову, высматривая в ветвях того, на кого так лаял верный пес. Отец стоял рядом. Он уже увидел и ждал, когда заметит сын. Наконец Матвей углядел длинное черное тело, округлые ушки и симпатичную остроносую мордочку – соболь! Ух ты, настоящий соболь! А Серко все лаял и лаял, и оглядывался на Матвея и его отца, как будто спрашивая: «Ну вы чего? Ну вот же он!»

Отец коротко свистнул, отзывая Серко – пора было завтракать, впереди долгий день.

Быстро сварили кашу, позавтракали и стали собираться – пора было отвезти припас в зимовье и посмотреть, как там держится новое корье. Запрягли лошадь и отправились в путь. От пасеки до зимовья было около десяти километров по предгорьям, идти будут полдня точно.

Матвей шел чуть в стороне от телеги, высматривая грибы (сморчки вовсю лезли на каждой полянке, куда падали солнечные лучи) и привыкая к тайге. Он учился ходить неслышно, как показывал отец – ставя ступню на внешнюю сторону и как будто перекатываясь вперед. Ничего не получалось, ноги быстро уставали и каждый шаг сопровождался хрустом. Не-е-ет, так из него охотника не выйдет! И Матвей старался. Серко удивленно поглядывал на друга, но ничего не говорил – не умел просто. А так бы обязательно сказал что-нибудь такое, по глазам было видно.

Одновременно Матвей тренировал внимательность – он старался подмечать разные мелкие детали: интересный куст, сломанную ветку, большую чагу. А еще он высматривал мелких лесных обитателей – белок и бурундуков. Их здесь всегда было много. И так внимательно старался подмечать, что не заметил огромного глухаря. Тот стоял прямо у них на пути, вытянув шею и задрав голову. Серко с лаем кинулся к птице, пытаясь схватить. Глухарь развернул крылья и хвост, и Серко резко остановился – птица оказалась чуть не вдвое больше его самого. А глухарь, воспользовавшись замешательством противника, резко подпрыгнул вверх и полетел. Серко попытался его достать, подпрыгнув, но не сумел – он ведь не глухарь, летать не умеет…

Матвей стоял, заворожено открыв рот – настолько красив и могуч был этот глухарь. Отец, услышав переполох, подошел к Матвею:

– Что тут у вас?

– Большой такой, черный, крылья во! – принялся сбивчиво рассказывать Матвей, широко разводя руки и возбужденно блестя глазами.

– Глухарь – главная птица в тайге. Он может лису ударом крыла убить, очень грозный противник.

Матвей только удивленно головой покачал – это ж какой силищей надо обладать птице, чтобы лису победить!

…Лошадь тянула телегу, мерно взмахивая головой и пофыркивая. Серко то исчезал, то появлялся вновь. Тайга вокруг жила своей бурной весенней жизнью. Оглушительно гомонили птицы, по соснам с ветки на ветку прыгали белки. Один раз Серко загнал на сосну полосатого бурундука. Тот гневно сверкал глазами-бусинками и цокал, глядя на Серко сверху вниз…

До зимовья добрались, когда солнце уже пересекло полуденную черту и вовсю обливало плечи сосен теплыми лучами. Корье было на месте, дверь прикрыта и подперта колом, как они ее и оставляли. Все было нормально. Они быстро перетаскали привезенный припас, разместили в лабазе. Лабаз у них был знатный – небольшой крытый сарайчик на высоте четырех метров, между тремя соснами. Никакой зверь не доберется!

Заночевать решили в зимовье – на пасеку вернулись бы только к ночи. Да и отец задумал показать Матвею глухариный ток недалеко от зимовья.

Проснулись затемно. Быстро перекусили, выпили чаю и отправились к току. Идти было легко, хоть и темно вокруг. Матвей уже начинал понемногу привыкать к таежной жизни, и она ему нравилась.

Внезапно отец сделал ему знак – тихо! И крадучись пошел вперед маленькими шажками. Матвей пошел следом, стараясь не шуметь и боясь даже дышать. И услышал впереди: «Чок-чок-чок». Отец подманил его к себе, прижал палец к губам, и отвел вниз ветку. Матвею открылась небольшая круглая полянка. В центре лежала замшелая пихта, и по ней гордо вышагивал глухарь: большущий, черный как смоль. Он задирал голову и чокал, тряся бородой, расправив хвост и крылья. Напротив него по земле ходил второй глухарь, и тоже чокал. У отца на плече висела верная берданка, но он не снимал ее – не собирался стрелять. И глядя на этих красивых птиц, Матвей понимал причину. Зачем губить такую красоту? От голода они не страдают, а стрелять просто так, ради озорства? Нет, этого они делать не станут. Постояв немного и понаблюдав за токующими глухарями, они так же бесшумно пошли назад, стараясь не потревожить птиц.