Говорящий кафтан - [8]

- А знаешь ли ты, сестрица Воришка, - решил просветить ее Мате Тоот, - что у него и без наших четырех уже триста шестьдесят шесть жен есть?

- Вот дел-то у него по утрам, - заметила белобрысая и чуточку глуповатая Уги. - Каждую ведь отколотить надо.

- Дура ты, сестрица! Не бьет он своих жен, как, например, тебя твой муженек. Он их, вероятно, и в глаза-то не видит. А триста шестьдесят шесть их для того, чтобы на каждый день новая была! - И почтенный Тоот озорно прищелкнул языком.

Кати Агоштон со свойственной ей сметливостью тотчас же выявила самую несчастливую из многочисленных султанских супруг.

- Что же тогда достается в невисокосный год той бедняжке, у которой черед на двадцать девятое февраля падает?

На такой вопрос даже Мате Тоот не смог дать ответа. Он, правда, пробормотал что-то насчет того, что у турок свой календарь, но это уже не могло остановить всеобщего (до слез) сострадания к трехсот шестьдесят шестой султанше. О, бедное, несчастное создание!

Затем разговор перешел на тему, у кого из кечкеметянок хватит бесстыдства согласиться. Хотя, впрочем, не плохо было бы узнать, какие четыре розочки - самые красивые в кечкеметском цветнике. Кого, интересно, выберут сенаторы?!

Не одно тщеславное сердечко втайне щекотала заманчивая думка. Но стыдливость останавливала их тут же: "Тш-ш!"

И Лештяк остался с носом: ни одна рыбка не клюнула на его удочку. Правда, однажды заявилась к нему вдовушка Фабиан - брови подведены, юбка накрахмалена.

- Угадайте, господин бургомистр, зачем я пришла? - шутовски подмигнув, спросила она.

- Наверное, налог принесли?

- Ах, что вы! - кокетливо отмахнулась кружевным платочком посетительница.

- Или с жалобой на кого-нибудь?

- Нет!

- Может быть, снова деньги собираете для выкупа попов? - ехидно продолжал Лештяк.

Тут вдовушка печально поникла головой и едва слышно простонала:

- Коли вы не угадали, то и мне незачем говорить!

И в голосе ее звучало такое горькое отчаянье, такая за сердце берущая печаль!

- Как? Неужели вы собираетесь предложить себя...

- Ведь вдова я, - стыдливо пояснила гостья.

- Что ж, довод весьма веский. Гм!

- Ради города нашего жертвую собой, - добавила Фабиан, покраснев до корней волос.

- Да, но что скажут на это отец Бруно и патер Литкеи? - полусердито, полувежливо проворчал бургомистр. - Ведь они вас почти что в святой чин возвели.

- Отслужат молебен за мою душу. Душа-то моя по-прежнему будет принадлежать христианской церкви. А тело свое я на алтарь моего родного города приношу.

- Отлично. Я запишу вас.

Приходили еще несколько пугал огородных: Панна Надь с Цегледской улицы, вдова Кеменеш, Мария Бан. Нескольких из них бургомистр попросту выгнал из своего кабинета.

- Убирайся ты, доска плоская! Ну, какому черту ты нужна? А одну конопатую девку он, рассердившись, спросил:

- Есть у тебя дома зеркало?

- Нету, ваше благородие.

- Ну, так иди, поищи бочку с водой, посмотрись в нее, а потом приходи ко мне еще раз, коли совести хватит.

Над всеми этими слухами немало потешались хорошо осведомленные круги. На другой день, в понедельник, во время заседания городской думы даже сами господа сенаторы не пощадили своего бургомистра и отпустили несколько колкостей по поводу его неудачного предприятия.

- Ну что? Попалась хоть одна в вашу ловушку?

- Ни одной подходящей, - зло отвечал Лештяк. Весело кашлянув, Габор Поросноки заметил:

- Просчитались мы. В Кечкемете куда проще найти для султана четырех мамаш, чем четырех одалисок.

- Найду я и четырех одалисок, - решительно заявил бургомистр.

Упрямый, непреклонный человек был Лештяк. Добьется, если что задумает.

- Без цветов нельзя нам соваться к султану, - пояснил он.

И показал сенаторам секретное письмо будайского санджак-паши, в котором тот в восточном туманном стиле отвечал на запрос кечкеметского бургомистра, какой подарок был бы угоден его величеству, турецкому султану: "Пошлите ему коней, оружие, говядины на жаркое и красивых цветов".

Цветы надо раздобыть. Это всякому ясно.

А что ни одна красавица не явилась - вполне понятно: забыли разложить в ловушке приманку. Ну, что за радость для наших женщин стать султаншей? Кому из них придет в голову мечтать о муже - турецком султане? Вот если бы какой-нибудь богатый, статный мельник с берегов Тисы в красивом, складно сшитом, светло-зеленом доломане да рантовых сапогах со скрипом дал знать, что ищет себе законную супругу, тогда другое дело! А то - турецкий султан! Про него только и знают в нашем краю, что он всем пашам паша. А про пашу даже в поговорке сказано: "Турецкий паша - в голове ни шиша!" Ведь и воробей не полезет в силок из конского волоса, если солому возле ловушки пшеничкой не посыпать. И мышь в западню не пойдет, если не белеет там заманчивый кусочек сала.

Значит, надо найти приманку и для кечкеметских красавиц! Но что? Боже милостивый! Что же, как не наряды?! Бусы, ленты, кружева! Вот она, святая троица, да только дьявольская троица. В них шуршит, гремит и кричит вся нечисть, начиная с Вельзевула. Один бес зовет: "Подойди, посмотри!", другой подбадривает: "Примерь!", а третий шепчет: "Душу за наряды отдай!"

Михай Лештяк разослал несколько пожилых женщин, знающих толк в нарядах: кого - в Сегед, кого - в Буду, к турецким купцам, накупить лучшей шелковой парчи, сукон с золотыми и серебряными цветами, тонких шелковых кружев, сережек с рубинами, ожерелий, сверкающих всеми цветами радуги, дорогих подвесок. "Да смотрите, - наказал он им, - не позабудьте браслетов! Покупайте все самое что ни на есть красивое! Так выбирайте, будто четырех царевен на бал собираете, наряжаете!"