Говорит и показывает Россия - [19]

Статьи-экскурсии неизбежно наталкивали на сравнения, сеяли сомнения среди тех, кому полагалось “распространять, агитировать и организовывать”. Поколение Егора пыталось решить заведомо неразрешимое, так сказать, разобраться с “квадратурой круга” с помощью линейки и циркуля: вписать социализм, отвергавший частную собственность, в круг личной инициативы и свободы, запустить идею партийной печати в свободный поток информации. И задача, стоявшая перед ними, была не математической и даже не философской, а самой что ни на есть практической, насущной. Эти люди оставались верны социалистическим идеям общественной справедливости и равенства, но мечтали о хорошей жизни для себя и своих детей. Им хотелось жить не хуже, чем жили их ровесники на “загнивающем Западе”.

В какой-то момент показалось, что ответ найден в чешских реформах, начатых в 1967–68 годах правительством Александра Дубчека. Они освобождали экономику от государственного контроля и вводили принцип конкуренции. “В наших условиях нет глухих стен между экономикой и нравственностью: рубль при социализме поощряет честный и чистый творческий труд”, – радостно сообщал “Журналист”, приводя в качестве примера опыт социалистической Чехословакии и цитируя чешского министра внутренних дел: “Это первая проблема – научить сапожника, продавца и парикмахера не бояться много зарабатывать”. Это был гимн частному предпринимательству и здравому смыслу[59].

Идея Дубчека – “социализм с человеческим лицом” – была тем самым решением задачи “квадратуры круга”. Чешские реформы, обещавшие больше демократии, больше экономических свобод и меньше контроля со стороны всемогущих служб госбезопасности, вдохновляли. Впечатленный Пражской весной, Андрей Сахаров написал статью “Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе”. Она предупреждала об угрозе термоядерного конца света и призывала к экономическому, социальному и идеологическому сближению с Западом. В СССР статья ходила в самиздате, а по всему миру было напечатано 18 миллионов экземпляров – это больше, чем тираж любого из романов Агаты Кристи. Для Кремля, однако, сближение с Западом было опаснее ядерной войны. Советское начальство прекрасно понимало, что в открытой конкуренции с Западом ему у власти не удержаться. Связь между Пражской весной и ростом вольнодумства в СССР была очевидна.

В июне 1967 года “Журналист” опубликовал новый чехословацкий закон о СМИ, гарантировавший свободу слова, но – не передачу государственных СМИ в частные руки. Группа интеллектуалов, куда входил и Сахаров, предложила ввести подобный закон и в СССР. “По сути, там провозглашается право любого гражданина печатать любые материалы, ставить любые спектакли и показывать любые фильмы”, – докладывал КГБ Центральному комитету, добавляя, что уже “принимает меры для пресечения дальнейшей деятельности тех, кто составил этот документ”[60]. Зимой 1967 года “Журналист” писал: “Ведь в ряде стран, например, в Чехословакии, уже существуют законы о печати, и наши чехословацкие коллеги единодушно утверждают, что такой закон сыграл большую, плодотворную роль… Может быть, наступает пора, когда и нам надо подумать об общем законе о печати…”[61].

В апреле 1968 года Егора уволили – формально за то, что он напечатал эротическую черно-белую фотографию, а также репродукцию советской картины, изображавшую обнаженную женщину в бане. Однако истинная причина его увольнения была другой – публикация чешского закона о свободе печати. В Кремле заговорили о том, что если “Журналист” не закроют, советское руководство вскоре столкнется с такой же ситуацией, какая сложилась в Чехословакии.

Судя по стенограммам телефонных разговоров и личных бесед Брежнева с Дубчеком, вопрос о СМИ волновал советское руководство гораздо больше, чем все остальные стороны чешских реформ. “Времени у нас мало, – заявил Брежнев Дубчеку 13 августа 1968 года. – Я вновь обращаюсь к тебе с беспокойством по вопросу о том, что средства массовой пропаганды не только неправильно освещают наши Совещания в Чиерне-над-Тиссой, Братиславе, но и усиливают атаки на здоровые силы, проповедуют антисоветизм, антисоциалистические идеи… Мы договаривались о том, что все средства массовой пропаганды: печать, радио и телевидение – будут взяты под контроль Центрального комитета КПЧ и правительства и будут прекращены антисоветские и антисоциалистические публикации…”[62]. Опираясь на данные КГБ, Брежнев обвинял Дубчека в нарушении соглашений.

Чешские реформаторы уверяли московских начальников в приверженности Советскому Союзу и пытались доказать, что выступают не против социализма, а против “бюрократии, которая медленно и неуклонно хоронит социализм в мировых масштабах”. Советская бюрократия восприняла угрозу серьезно и начала готовиться к военному вторжению. Несколько разумно настроенных людей в ЦК, в том числе Бовин, пробовали отговорить Брежнева от такого решения. 14 августа, на следующий день после разговора Брежнева с Дубчеком, Бовин представил Андропову докладную записку, где объяснял, что военное вмешательство может быть оправданным лишь в том случае, если Чехословакия попытается переметнуться к Западу, а в данном случае речь об этом не идет. Применение силы, писал Бовин, нанесет непоправимый ущерб репутации СССР среди социалистических стран. Кроме того, оно изолирует Советский Союз от остальной Европы, подтолкнув Западную Европу к более тесному альянсу с США – за счет СССР. (Такая ситуация во многом повторилась почти полвека спустя – в действиях России против Украины.)