Готы - [24]
Сидели за столом, пили пиво, молчали. Смотрели из окна: там, насколько хватало взгляда — тянулись дома, редкие мокрые деревья и спокойное серое небо.
— В институт пойдешь? — спрашивал у Неумержицкого.
— Как я могу идти в институт, когда моего друга так жестоко избили? Конечно же — нет, останусь в общаге и стану ухаживать за тобой!
— Скажи лучше — впадлу, юморист… — хмуро взглядывал на него Благодатский.
— Ну да, впадлу, — серьезнел Неумержицкий. — Я вечером сегодня — к брату собираюсь съездить в общагу. С ночевой, ему там помочь чего-то нужно. Хочешь — поехали вместе, в компьютере покопаешься…
— А спальное место там будет?
— Не знаю, наверное. Да хули — выспись тут, а там — потусуешь ночку, потом сюда приедешь и завалишься.
— Ну да, можно, — раздумывал Благодатский: знал, что старший брат друга по комнате — учится в Физико-Техническом институте и проживает в общежитии, оснащенном локальной компьютерной сетью — в которой неоднократно находили они фильмы и музыкальные записи, смотрели и слушали, переносили на компактные аудио-носители. Ездили туда редко: общежитие находилось возле города Долгопрудного, добираться до которого приходилось электричкой: при этом — часто там оказывался занятым компьютер и не хватало места, чтобы улечься спать.
Выпивали пиво: Неумержицкий садился читать книгу, Благодатский — засыпал.
Вечером — собирались и отправлялись. По дороге до метро — видели ближнего иностранца: высокий, в спортивном костюме, с гнутым носом — стоял он и кричал на маленького щуплого мента. Мент пытался что-то отвечать и казался изрядно напуганным.
— Видал? Ни хуя себе — хач на мента орет! Первый раз в жизни такое вижу. Как это вообще — может быть?.. — поражался Неумержицкий.
— Наверное, это — какой-нибудь очень важный хач: заведует тут игральными аппаратами или еще какой хуйней. А мент — молодой и не обученный как следует…
— Все равно — странно.
— Чем ты мне всегда нравился, Неумержидский, так это — детски-непосредственной манерой удивляться всякой хуйне. Подумаешь… — говорил не менее удивленный Благодатский и прибавлял шаг.
Добирались до платформы отправления электропоездов: проходили вдоль, до самого конца — до забора. Перелезали — чтобы не платить. Доходили до карты движения и расписаний: изучали.
— А, блядь, — ругался Неумержицкий. — Ближайшая электричка — до Долгопы… Придется ехать: следующая — не скоро.
— Погано, — соглашался Благодатский: вспоминал, что некоторые электрички — не останавливаются возле института и общежития, но проезжают мимо: приходится тогда вылезать в Долгопрудном, идти от которого — недолго, но опасно: гопники в тех краях славились необыкновенным зверством и тупоумием; сознательными студентами создавались даже специальные формирования — для борьбы с ними. — Мне после вчерашнего — не хватало только еще сегодня на гопоту нарваться…
— Да они испугаются тебя, убегут, — убежденно говорил Неумержицкий и добавлял: — В натуре — хуево выглядишь…
— Надо думать… — кивал Благодатский. — Любовь, Неумержицкий, злая штука. Часто вот так вот бывает — возьмет, да и напиздюляет тебе ни за что ни про что…
— Ты, Благодатский, — поэт! — смеялся. — А напиздюляла тебе не любовь, а те алкаши, с которыми ты бухал…
— Я тебе — в метафорическом смысле излагаю, мудак. Если бы не любовь — хуя бы я в такой ситуации оказался… — стояли на платформе в ожидании среди прочих пассажиров и разговаривали.
— Ты? Ты бы оказался, ты бы еще не в такой ситуации оказался! У тебя шило в жопе — без приключений двух дней прожить спокойно не можешь, ломать начинает — без приключений. Скажи еще — не так…
— Да в общем-то — так… Но и любовь здесь тоже присутствует… Так или иначе.
— В смысле — поебаться охота?
— Не только… Сам знаешь, скольких я девок продинамил, с которыми мог ебаться и ебаться в свое удовольствие. Здесь что-то другое, не знаю — что…
— Мудак ты беспокойный, Благодатский. Вот и все объяснение. Делом тебе нужно заняться каким-то…
— Возможно. Я и так занимаюсь делом — читаю.
— Читаешь… Я вот тоже читаю, только никакое это не дело. Я тебе больше скажу — тебе за твою дурь книги нужно благодарить, а не гены предков-разбойников, про которых так рассказывать любишь…
— Да мой пра-пра-прадедушка… — кобянился Благодатский.
— Слышали уже, не перебивай. Эти твои писатели любимые — страшная зараза, без них ты вполне приличным человеком был бы. Учился бы себе потихоньку и тусовался бы с какой-нибудь одной девкой, на которой потом женился бы. И — никаких кладбищ и прочих ночных приключений.
— Неумержицкий, радость моя, так это ж ведь — тоска…
— Ну да, тоска… Я не к тому, что читать не надо. Надо, еще как надо. Иначе — таким же мудаком, как все сделаешься, — с презрением обводил взглядом стоявших неподалеку: маленьких гопников, мужиков с пивом, некрасивых девок. — Просто — нужно иметь в виду — откуда ноги растут…
— Ты прав, наверное… — подумав, соглашался Благодатский. — Книги — отрава. Но я лучше совсем уродом сделаюсь, чем перестану читать и стану нормальным. На хуй нужно… Да, и девки мои, видимо, — все оттуда.
— Оттуда, оттуда. Уж поверь.
— Не могу понять только: почему среди них столько — с еврейской кровью? Я так евреев не люблю…
Поколение Джей-рока.Поколение пирсинга и татуировок, ночных клубов и буквального воплощения в жизнь экстремальных идеалов культуры «анимэ». Бытие на грани фола. Утрата между фантазией и реальностью.Один шаг от любви — до ненависти, от боли — до удовольствия. Один миг от жизни — до гибели!
Эта книга о «конях», «мясниках», «бомжах» (болельщиках СКА, «Спартака» и «Зенита»), короче говоря, о мире футбольных и хоккейных фанатов. Она написана журналистом, анархистом, в прошлом - главным фаном СКА и организатором «фанатения» за знаменитый армейский клуб. «Битва за сектор» - своеобразный ответ Дуги Бримсону, известному английскому писателю, автору книг о британских футбольных болельщиках.Дмитрий Жвания не идеализирует своих героев. Массовые драки, бесконечные разборки с ментами, пьянки, дешевые шлюхи, полуголодные выезды на игры любимой команды, все это - неотъемлемая часть фанатского движения времен его зарождения.
«Пребывая в хаосе и отчаянии и не сознаваясь себе самому, совершая изумительные движения, неизбежно заканчивающиеся поражением – полупрозрачный стыд и пушечное ядро вины…А ведь где-то были стальные люди, люди прямого рисунка иглой, начертанные ясно и просто, люди-границы, люди-контуры, четкие люди, отпечатанные, как с матрицы Гутенберга…».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Согласитесь, до чего же интересно проснуться днем и вспомнить все творившееся ночью... Что чувствует женатый человек, обнаружив в кармане брюк женские трусики? Почему утром ты навсегда отказываешься от того, кто еще ночью казался тебе ангелом? И что же нужно сделать, чтобы дверь клубного туалета в Петербурге привела прямиком в Сан-Франциско?..Клубы: пафосные столичные, тихие провинциальные, полулегальные подвальные, закрытые для посторонних, открытые для всех, хаус– и рок-... Все их объединяет особая атмосфера – ночной тусовочной жизни.
«Дорога в У.», по которой Александр Ильянен удаляется от (русского) романа, виртуозно путая следы и минуя неизбежные, казалось бы, ловушки, — прихотлива, как (французская) речь, отчетлива, как нотная запись, и грустна, как воспоминание. Я благодарен возможности быть его попутчиком. Глеб МоревОбрывки разговоров и цитат, салонный лепет заброшенной столицы — «Дорога в У.» вымощена булыжниками повседневного хаоса. Герои Ильянена обитают в мире экспрессионистской кинохроники, наполненном тайными энергиями, но лишенном глаголов действия.