Готика еврейского местечка - [2]

Не пытайся нарушить закон.

Каждый грех — для Создателя рана,

Покарает ослушника Он!»

И промолвил в ответ Сендер-коэн:

«Что я слышу?! Ужели не сон?

Значит, мир твой бездушно устроен

И бездушен твой старый закон!

Наказание, адская мука?

Так нелепы угрозы твои!

Нету кары страшней, чем разлука,

Нет награды, желанней любви!

Коль закрыта для нас синагога,

Коли ты завершил разговор,

У меня есть иная дорога —

Мы пойдем в христианский собор!»

…Шли к собору при полном молчаньи.

Город будто от страха застыл.

Перед самым началом венчанья

Им дорогу раввин преградил.

Лик его был печален и темен.

Он сказал: «Повторяю, скорбя:

Ты — потомок священников, коэн,

И запретна она для тебя!»

Только взгляда он был удостоен.

Им казались пустыми слова.

Не послушал его Сендер-коэн

Не послушала Рейзел-вдова.

И тогда прогремели раскаты,

Был нарушен небесный покой.

В ожидании страшной расплаты

Души полнились смертной тоской,

И взметнулось подземное пламя,

И в колодце вскипела вода,

И разверзлась земля под ногами,

И сошлась, не оставив следа!..

…Не воротятся аисты в гнезда

У давно обмелевшей реки.

И остались свидетели — звезды,

Безучастны и так далеки.

Пролетели века незаметно,

Не растет за оградой трава.

Здесь когда-то исчезли бесследно

Сендер-коэн и Рейзел-вдова.

Наказание или награда?

Ведь разлуки не дал им Господь:

В небесах или в сумраке ада

Стали двое — единая плоть?..

И танцуют беззвучно пылинки

В серебристом сияньи луны.

…А у Рейзел глаза словно льдинки —

Так прозрачны и холодны…

Баллада о повитухе Шифре

Шифра-знахарка однажды на крыльце своем сидела.

Вел старательно кузнечик песню звонкую в саду.

За деревья село солнце, и уже слегка стемнело.

Вдруг подъехала коляска на резиновом ходу.

Из коляски вышел некто в лакированных штиблетах,

В черной шляпе и перчатках, долгополом сюртуке,

Золотые украшенья на припущенных манжетах,

Белозубый, темнолицый, с тростью щегольской в руке.

Он сказал небрежным тоном: «У меня жена рожает».

И добавил, тростью легкой ветви вишен теребя:

«И в Лубнах, и в Яворицах о твоем искусстве знают —

Нет в округе повитухи, знаменитее тебя».

Собрала она в котомку чабреца и чистотела,

Полотняные салфетки, подорожник, лебеду,

Воска желтого немного — с незнакомцем рядом села

В золоченую коляску на резиновом ходу.

Полетели кони резво, будто сказочные птицы.

Между тем совсем стемнело, звезды первые зажглись.

В синем сумраке тревожном растворились Яворицы,

И молчал надменный спутник, только кони вдаль неслись.

Натянул поводья кучер, звонко щелкнула подкова,

Тишина казалась жаркой, и вокруг сгустилась тьма.

Усмехнулся незнакомец, не сказав худого слова.

Шифра вышла, испугалась: где знакомые дома?

И сказал ей незнакомец: «Не пугайся, повитуха,

Мы идем к моей супруге, соберись, шагай смелей.

Примешь роды — и уедешь…» И добавил — страшно, глухо:

«А зовусь я Ашмодеем, повелителем чертей».

И сказал недавний спутник бедной Шифре со злорадством,

И из глаз его бездонных на нее взглянула ночь:

«Будет сын — уйдешь с почетом, без урона и с богатством.

Но убью тебя, старуха, если вдруг родится дочь!»

Лик его преобразился, голос был подобен грому

У нее дрожали руки и кружилась голова.

И пошел он по тропинке, к мрачному большому дому,

Поплелась за ним старуха, не жива и не мертва.

Принимала Шифра роды, он стоял у изголовья.

Посмотрела на младенца, поняла — обречена.

Как тут скажешь Ашмодею, без ущерба для здоровья,

Что чертовку — не чертенка родила его жена!

Не услышал Бог молитвы, и тогда она сказала:

«Ну-ка, выйди, повелитель, чтоб не сглазить молодца!»

А сама скорей в ладонях воск старательно размяла,

И чертовочку снабдила имитацией конца…

Позвала она папашу и младенца показала.

И остался черт доволен, отвела она беду.

Ашмодей вручил ей денег, и домой ее умчала

Золоченая коляска на резиновом ходу.

Через год, на том же месте Шифра-знахарка сидела.

Появился вдруг посланник повелителя чертей.

Он воскликнул: «Повитуха, повитуха, как ты смела?!

Ах, представить ты не можешь, как разгневан Ашмодей!

Но сказать велел тебе он, что на первый раз прощает.

И преследовать не будет, и семью свою любя,

Он велел тебя доставить — вновь его жена рожает,

А в округе повитухи нет искуснее тебя!»

Баллада о рабби Беште и разбойнике Довбуше

Неба, неба синий атлас, в серых облаках-заплатах,

Прячет от людского взора горный перевал…

Жил да был Олекса Довбуш, он разбойничал в Карпатах —

Отнимал он у богатых, бедным раздавал.

Жил в Карпатах реб Исроэль, рабби Бешт — мудрец известный.

И пришел к нему разбойник, раненый, без сил.

Рабби Бешт отвел погоню, и молитвою чудесной

Раны вылечил, водою горной напоил.

И сказал ему Олекса: «Заживает быстро рана,

Я уеду нынче утром,» — а раввин в ответ:

«Видел как-то в Коломые друга твоего Ивана

Знай же, что измена ходит за тобою вслед».

Хмурым стал Олекса Довбуш, на лицо ложились блики,

Почему-то охватила легиня журба.

И промолвил реб Исроэль — рабби Бешт, мудрец великий:

«Ходит друг твой мимо церкви и не крестит лба.»

И сказал раввину Довбуш: «Я тебя не понимаю,

Ты ж не веришь в Иисуса, в нашего Христа!

Он не крестится — так что же? Я его с юнацтва знаю

Верен мне Иван, и совесть у него чиста!»

Но ответил реб Исроэль: «Не пуста моя тревога,

Не напрасно я печалюсь о твоей судьбе.