Готфрид Лейбниц. Его жизнь, общественная, научная и философская деятельность - [39]

Теперь по этому вопросу не может быть двух разных мнений. Можно указать на историков философии, которые из ненависти к преувеличенному оптимизму Лейбница готовы умалить значение его истинных открытий. Но изобретатель дифференциального исчисления, основатель учения о бессознательных представлениях, первый провозвестник теории непрерывного развития, реформатор в области юриспруденции, истинный основатель Берлинской и Петербургской академий, предшественник Лессинга и Канта по вопросу о религиозной терпимости и о свободе критики, – этот всесторонний, всеобъемлющий ум занял прочное место в истории науки и философии. Этой его позиции не возьмут приступом самые ядовитые и самые мрачные пессимисты.

Глава X

Наружность u характер Лейбница.

В философии Лейбница индивидуальный принцип играет такую роль, что биографический очерк был бы неполон, если бы в нем не сказалось описания личности Лейбница даже с чисто внешней стороны. Сам Лейбниц оставил нам весьма подробное описание своей наружности и пытался также охарактеризовать себя с психической стороны.

Лейбниц был худощав, среднего роста и бледнолиц. Цвет лица его казался еще белее вследствие контраста с огромным черным, как смола, париком, который он носил по обычаю того времени. На первый взгляд он производил впечатление довольно невзрачного человека.

Во время пребывания Лейбница в Париже с ним был такой случай. Лейбниц зашел в книжную лавку, желая купить сочинение Мальбранша «Об исследовании истины». Нахальный книгопродавец, осмотрев его с ног до головы, насмешливо спросил: «Неужели вы можете читать такие книги?» Тут явился сам Мальбранш за покупками. Увидев Лейбница, с которым он был хорошо знаком, Мальбранш приветствовал его с изысканной вежливостью. Тогда книгопродавец и приказчики сообразили, с кем имеют дело, и нахальный тон сменили приторными любезностями.

О своем темпераменте Лейбниц пишет: «Его темперамент нельзя назвать сангвиничным, потому что он бледен лицом и малоподвижен; но он и не холерик, потому что мало пьет, наоборот, имеет сильный позыв к еде, крепко спит. Он и не флегматик, потому что любит душевное возбуждение, худощав, энергичен. Он и не меланхолик, потому что не страдает селезенкой, быстро думает, имеет живые желания. Холерический темперамент в нем преобладает».

Лейбниц чрезвычайно любил сладкое, даже в вино подмешивал сахар, но вообще пил мало вина, ел с большим аппетитом без особенного разбора, мог одинаково довольствоваться и скверным обедом, который ему приносили из гостиницы, и изысканными придворными блюдами. Ел он не в какое-либо определенное время, а когда придется, спал также как придется. Обыкновенно он ложился спать не раньше часу ночи и вставал не позднее семи часов утра. Такой образ жизни он вел до глубокой старости. Часто случалось, что Лейбниц засыпал в своем рабочем кресле от переутомления, так и спал до самого утра.

Лейбниц был с детства близорук и полагал, что от этого зависело его сравнительно бедное воображение. Память у него была неровная: некоторые вещи он запоминал превосходно, другие – с трудом. По его собственным словам, «легкое было ему обыкновенно трудно, а самое трудное – легко». Он был вспыльчив, но гнев его легко прекращался, любил веселую беседу, но избегал упражнений, требующих сильного движения. Он охотно путешествовал, любил и умел говорить с людьми всех званий и профессий, любил детей, искал общества женщин, но не думал о женитьбе. Еще до сближения с Софией Шарлоттой, в 1696 году, Лейбниц сделал предложение одной девице, но та просила времени подумать. Тем временем 50-летний Лейбниц раздумал жениться и сказал: «До сих пор я воображал, что всегда успею, а теперь оказывается, что опоздал».

Его душевное настроение вполне гармонировало с его философским оптимизмом: Лейбниц был почти всегда весел и оживлен. Обо всех он отзывался хорошо, даже о Ньютоне до окончательной с ним ссоры. По словам самого Лейбница, у него был недостаток «цензорского духа». Почти всякая книга ему нравилась, он искал и запоминал в ней лишь самое лучшее. Он часто смеялся, даже тогда, когда, по его словам, это был лишь наружный, а не внутренний смех. Он был обидчив, но не мстителен, и легко было возбудить в нем чувство сострадания.

Лейбниц не относился свысока ни к какому учению и ни к какой секте. По его словам, из всех знаний он отвергал только астрологию, да и то не безусловно. «Я отвергаю влияние светил на моральный мир, – говорил он, – но весьма возможно, что от расположения светил зависят разные стихийные явления на Земле». В алхимии он отвергал нелепый символизм, но в мысли о превращении других металлов в золото не видел ничего нелепого. До каких крайностей доводил Лейбница его оптимизм, видно из одного его письма к Боссюэ, где он, говоря о злоупотреблении пытками, замечает, что бывают случаи, когда применение пытки необходимо для предотвращения еще худшего зла, которое произойдет от нераскрытия преступления.

Экгардт уверяет, что Лейбниц был скуп; зная лживость Экгардта, можно этому и не поверить. Правда, по смерти Лейбница у него нашли 12 тысяч талеров, но в его возрасте, при скромном образе жизни и пенсии, получаемой им из России, нетрудно было собрать и больший капитал. Сверх того известно, что Лейбниц тратил много денег на книги и на модели своей арифметической машины и никогда не спрашивал отчета со слуг, которые его безбожно обирали.