Государыня пустыня - [2]
ПОИСК 27
Фляга с черепахой очень схожи,На обеих панцирь вместо кожи.Обе круглобоки и плоски,У обеих горлышки узки.Не стыдись такого сходства, фляга!Черепахой будь, дрожи, как скряга,Медленно отмеривай глотки.Впереди — пески.
Мы давно покинули бы этот колодец, если бы не верблюды (они должны были прийти именно сюда). Во-первых, в воде колодца содержалась английская соль. Привыкнуть к ней невозможно. Каждый день английская соль оказывала на нас свое лекарственное действие: мы стали черными и худыми, как факиры.
Во-вторых, пески вокруг колодца уже обследованы. Всюду, куда можно добраться на машине или пешком, мы побывали. В белых и розовых впадинах между песчаными грядами, на местах древних озер, на берегах Узбоя мы нашли множество стоянок первобытного человека.
В двадцати километрах от нашего колодца, за песчаными грядами тянулась цепь такыров. Когда-то они были озерами, и вполне вероятно, что по берегам озер жили первобытные люди. Но там еще, как говорится, не ступала нога археолога, и мы мечтали туда добраться. Ради этого мы и пили английскую соль, ожидая свидания с верблюдами.
До того ни одному из нас не приходилось иметь с ними дела. Никому, кроме меня.
Как-то на плато Устюрт мы сбились с дороги. К счастью, нам попался паренек верхом на верблюде. Мы спросили, как проехать к метеостанции. Паренек слез с верблюда и начал размышлять. Казалось, он советуется с верблюдом. Он ставил верблюда и так и сяк. Наконец верблюд застыл, как памятник, а паренек показал на его хвост и произнес: «Туда!» В это время верблюд передвинулся, паренек задумался и вздохнул: «А может, и не туда. Знаю дорогу ногами, руками не знаю».
Мы показали ему карту. Паренек поднес ее к глазам и вздохнул еще горестнее: «Глазами тоже не знаю».
Тогда его усадили в машину: вдруг он все-таки отыщет дорогу. Верблюд остался. Двугорбый лохматый красавец с черным чубом, ниспадающим на правый глаз.
Мне пришла в голову тщеславная идея: сфотографироваться верхом на верблюде.
Я занес ногу между верблюжьими горбами и взгромоздился на корабль пустыни. Фотограф без лишних объяснений понял мою идею и приготовился снимать. Остановка за малым: нужно заставить верблюда подняться. «Тур (вставай)!» — закричал я по-узбекски. Верблюд притворился, что узбекского языка не понимает. Я и кричал, и уговаривал, и трепал его голову, и бил его пятками по бокам. Верблюд не шевелился. В конце концов я собрался бесславно слезть с него, поставил правую ногу на землю и вдруг увидел высоко над собой, между лохматыми горбами, свою левую ногу. Я грохнулся об землю, раздался щелчок фотоаппарата, верблюд поглядел на меня с высоты наглым глазом из-под черного чуба и презрительно сплюнул в сторону.
Возможно, снимок получился, но меня это как-то не интересовало.
Вспоминая эту историю, я в глубине души надеялся, что верблюды не придут.
Наконец настал день, когда все мы, включая даже меня, ощутили странное для столичных жителей чувство: больше без верблюдов мы жить не можем.
Верблюды появились среди ночи и ничем не возвестили о своем приходе. Во всяком случае, когда мы проснулись, два верблюда уже лежали напротив нашей палатки, а Марианна, начальница отряда, в легком цветастом сарафане, беседовала с невысоким, по-зимнему одетым человеком.
Верблюды на сей раз одногорбые, без хулиганских чубов и, по сравнению с моим прежним знакомцем, почти голые. Лишь на кончиках горбов, обвисших, как пустые мешки, моталось по длинному клоку черной шерсти.
«Косматый лебедь каменного века», — вспомнил я строчку Заболоцкого. Лежащие верблюды и вправду похожи на лебедей. Особенно одногорбые.
Обе верблюжьи морды повернулись ко мне. «Кажется, смирные», — с облегчением подумал я.
— Ну, Валька, — обрадовала меня Марианна, — ты у нас специалист по верблюдам. Так что первым с ними отправишься ты. Познакомься. Это наш проводник Джума Дуошев.
Передо мной стоял человек неопределенного возраста в большой черной папахе, в ватной куртке, в ватных брюках и мягких остроносых сапогах. Куртка была подпоясана ремнем, на котором висели нож и какие-то мешочки, тремя веревками разной толщины и черным резиновым шлангом. Джума приветливо улыбался из-под мохнатой шапки, и у меня отлегло от души: с ним не пропадешь.
— Верблюжий шофер, — представился Джума по-русски и расхохотался.
Еще больше я обрадовался, когда узнал, что в поход идет наш топограф Дима.
— Задача такая, — объяснила Марианна. — Пройти сколько можно в сторону больших такыров по направлению к колодцу Ислам-Кую и к вечеру вернуться. Нужно испытать верблюдов и сработаться с проводником. Находки наносите на карту. Пишите на этикетках: «Поиск 27».
Слово «поиск» стало теперь очень уж красивым и возвышенным. А мы деловито писали его на пакетах с находками. Мы употребляли это слово в том же смысле, что и разведчики. Ведь то, чем мы занимались в песках, было археологической разведкой. У нас существовало и собственное определение: «Поиском называется задушевная беседа, сопровождающаяся археологическими находками».
