Государство Печали - [10]

Она поняла, что если Харун без сознания от ее руки, Шарон скажет ей вести ужин поминовения этим вечером. А там будут люди из Раннона, из Йеденвата, распорядители, надзиратели, хозяева земли, и они будут ждать, что она поведет их.

Что-то в ней дрогнуло, она словно смотрела вниз с большой высоты. Если завтра Харун будет не в состоянии, то она будет вести церемонию, стоять на мосту перед людьми, говорить. Потому что больше некому. Никого не осталось.

Несмотря на жару, она дрожала, посмотрела на портрет Мэла с прошлого года. Он был в рубашке с высоким воротником, скрывающим пятно в виде полумесяца на его шее, волосы были на оттенок светлее, чем у нее, ниспадали на плечи. Печаль коснулась своей растрепанной косы, нарисованный Мэл смотрел с обвинением.

У Печали не было портрета. Никто не рисовал ее.

— Почему я не плачу? Потому что я его не знала, — тихо сказала Печаль, оставляя канцлера спать. — Для меня он всегда был мертв. А я жива. Я хочу жить. Не скорбеть. И не править. Я хочу жить.

4 Важен только Раннон

Шесть часов спустя, одетая в тяжелое шелковое траурное платье, что липло к коже, с гвоздиками с ониксом в ее ушах, с заплетенными в корону волосами на голове, Печаль сидела на платформе в банкетном зале. Хотя места рядом с ней были накрыты, тарелки и утварь тускло блестели, стулья были пустыми.

Она всегда ощущала себя уязвимой, когда сидела во главе комнаты, ведь ее все видели, справа и слева было пусто, и она оставалась в центре как мишень. Вскоре все повернутся к ней, и ей придется произносить молитвы для Мэла, от этого ее кожу покалывало, она натягивалась на костях. Она знала слова. Звезды, все в комнате знали слова. Но она впервые будет говорить их. Играть эту роль. Этого хватало, чтобы она потянулась к стакану.

Жара в банкетном зале была живой, сотня свечей лишала воздуха, добавляя тепла летнему жару, и пот собирался под ее грудью и стекал по ее спине из-под волос. Она попыталась поднять бокал и выпить горького вина, платье прилипло, и двигаться было почти невозможно, ее будто сдавило. Печаль боролась с тканью, шов на подмышке порвался, и она зажала рот. На миг она обрадовалась, что порвала очередное ненавистное платье, а потом вспомнила, что ей его потом и чинить.

Ужинать в почти тишине было жутко и неестественно. Хотя так для нее было всегда, она знала из книг и от Расмуса, а еще от инстинкта, что это не было правильно. Должны были звучать разговоры, чтобы не было слышно, как скрипят о тарелки ножи и вилки. Музыка должна была скрывать чавканье и глотки. Смех. Флирт. Споры. Даже ссоры. Но столовая смущала: сотня людей в черном — и каждый хотел быть в другом месте — сидела и играла в концерте их ужина.

Расмус сидел за столиком в другом конце комнаты, кивал над костями ужина с послом Риллы, Линсель. Этой женщине Расмус официально помогал в Ранноне.

Когда-то за столами сидели представители других земель: пустынной республики Астрии с востока, большой Нирссеи, соседки Риллы, тысячи островов Скаэ и северной Сварты. Печаль помнила, когда была ребенком, как высокий мужчина с бледной кожей с севера дал ей конфету, что выглядела как кора, а на вкус была как соль. Она, Иррис и Расмус по очереди лизали ее, пока им не стало плохо, а потом они спрятали ее в старой вазе и забыли.

То было давно, послы уехали тихо к себе, сославшись на болезни или проблемы семьи, и замена не прибыла. Печаль была даже рада, она не представляла, как они бы скрыли Ламентию, если бы Раннон был полон дипломатов. Но порой она скучала по их акценту, обычаям и историям. Остались только представители Риллы, обязанные по Мирным соглашениям присутствовать в Ранноне.

Она попыталась поймать взгляд Расмуса, но они с Линсель что-то обсуждали. Он хмурился, и Печаль помрачнела в ответ. Расмус был не для страданий, это ему не шло, и она хотела подойти и разгладить его лоб, чтобы он перестал хмуриться и стал собой. Она тут же отогнала мысль. Нельзя так думать.

Вместо этого она оглянулась и увидела Мирена Лозу, сидящего за другим столом с некоторыми своими стражами. Он смотрел на нее. Ее желудок сжался, он явно следил за ней. Казалось, ждал, потому что, как только их взгляды пересеклись, он поднял кусок мяса и впился в него, отрывая зубами сухую плоть от кости. Печали стало не по себе, она отвела взгляд и потянулась к бокалу с вином. Она осушила его и не возразила, когда слуга пришел и наполнил его.

Странный кашель привлек ее внимание к столу за ней. Иррис пыталась привлечь ее внимание. Печаль посмотрела с платформы, Иррис подмигнула ей и что-то сказала отцу. А потом Шарон повернулся к Печали, хотя выражение его лица было не таким, как у дочери: его брови спрашивали, уголки рта были опущены. Он тревожился, и она ощутила вину.

Стоило пойти к нему после визита к отцу, а не кипеть от гнева в комнате. Он хотел знать, что случилось с Харуном, и она должна была рассказать ему, что сделала с Бальтазаром.

Лорду Шарону Дэю было за пятьдесят, на десять лет старше ее отца, хотя наркотик Харуна сделал его еще старше. Он занял свое место еще при Робене, превзошел своего дядю как вице-канцлер. Ходили слухи, что Харун хотел как-то заменить Шарона своим человеком. Но Шарон прыгнул в Архиор за Мэлом, и когда его вытащили живым, но с разбитыми костями ног, что нельзя было восстановить, Харун сказал ему, что место ждет ему, когда он придет в себя. В этот раз он сдержал слово.