Государственный строй Монгольской империи XIII в. - [32]
Мы ставили проблему определения концептуальной основы верховной власти, поэтому на конкретных проявлениях прерогатив кагана, описанных почти во всех исследованиях по монгольской истории XIII в., останавливаться не будем. Но власть кагана имела еще одну сторону, слабо освещенную в литературе, — ритуальное оформление.
Концепция верховной власти находила свое воплощение, кроме всего прочего, в церемонии коронации. Довольно подробная информация о ней поступает из нескольких источников. Для цельности картины не станем разбирать эти сведения одно за другим, но попытаемся соединить их в одну схему. Нужно учесть, что, несмотря на очевидную стабильность ритуалов, некоторые их детали варьировались на различных коронационных курултаях, поэтому ниже будут указываться имена провозглашаемых в каждом отдельном случае каанов. Из всех информаторов, видимо, только Плано Карпиии со своими спутниками был очевидцем венчания на царство; остальные авторы описывали это событие с чужих слов, но наиболее детально оно отражено у Бар Эбрея и Джувейни. Приводя эти данные, мы имеем в виду, что наша цель остается прежней — найти соответствия с предыдущими государствами кочевников[84]. Итак, интронизация очередного каана происходила в следующем порядке.
1. Шаманы назначают благоприятный день (это отмечено в описаниях коронации Угедэя, Гуюка и Мункэ) [Ta'rikh, 1912, с. 146, 206; 1936, с. 28–29].
2. Присутствующие обнажают головы и развязывают пояса, демонстрируя покорность воле Неба (Угедэй, Гуюк, Мункэ) [Рашид ад-Дин, 1960, с. 119; Ta'rikh, 1912, с. 146, 206; 1936, с. 30]. Аналогичная церемония происходила при коронации ильхана Аргуна [Рашид ад-Дин, 1946, с. 113].
3. Участники курултая просят избранника занять место каана, на что следует символический отказ в пользу старших родственников (Угедэй, Гуюк) [Chronography, 1976, с. 393, 411; Ta'rikh, 1912, с. 147, 205][85].
4. Приближенные «силой», под руки усаживают каана на трон (Угедэй, Гуюк, Мункэ) [Путешествия, 1957, с. 219; Тизенгаузен, 1941, с. 16; Chronography, 1976, с. 186; Ta'rikh, 1912, с. 147, 207]. Аналогичная церемония отмечена у древних тюрок [Бичурин, 1950, т. 1, с. 229], сельджуков Рума [Гордлевский, 1960, с. 88], при воцарении ильханов Текудер-Ахмеда и Аргуна [Рашид ад-Дин, 1946, с. 100, 113].
5. Знать и военачальники приносят присягу в верности (Гуюк, Хубилай) [Путешествия, 1957, с. 219; Рашид ад-Дин, 1960, с. 119, 160]; то же у румских сельджуков [Гордлевский, 1960, с. 88]. Источники не конкретизируют содержания присяги, но можно предположить, что раз вся церемония была отработана и практически неизменна, то и клятва содержала некие застывшие сентенции. Мы располагаем текстом присяги соратников Темучина, данной своему лидеру в конце XII в. [Козин, 1941, с. 108], но это типичный договор вождя и дружины. Среди различных заверений в преданности, о которых сообщают монгольские источники, обращают на себя внимание однотипные выражения. Так, тайджиуты во главе с Наяа говорили Темучину: «Мы, с полной верою в тебя, пришли отдать свои силы», [Козин, 1941, с. 121]; уйгурский идикут — Чингисхану: «Если бы хаган, соблаговолил… всю силу отдал бы тебе» [Лубсан Данзан, 1973, с. 183]; военачальник Мэнгэту-сэчэн — Чингисхану: «Будем трудиться, отдавая тебе свою силу» [Лубсан Данзан, 1973, с. 192]; военачальник Богурчи, стыдя некоего Чуумергена, бегущего от тайджиутского войска, говорил: «Так-то ты, убегая, отдаешь силу владыке» (Чингисхану) [Лубсан Данзан, 1973, с. 121]; кравчий Чингиса баурчи Сараман — Чагатаю: «Ты… еще не родился, и еще не собралось множество подданных, а я уже отдавал свою силу хану, твоему отцу» [Лубсан Данзан, 1973, с. 213]; и т. д. То же выражение в орхонских памятниках обозначало верную службу тюрок государю: «Пятьдесят лет отдавали [они ему] свои труды и силы… Какому кагану отдаю я мои труды и силы?» [Малов, 1951, с. 37]. Слияние «силы» подданных и осуществляемых ее посредством «трудов» с магической «силой» кагана (qut/kucu), с его «трудами» являлось, вероятно, одним из центральных пунктов присяги как у туцзюэ, так и у монголов. Вновь проступил терминологический трафарет, сохранившийся от древнетюркской эпохи.
6. Участники курултая поднимают каана на войлоке (Угедэй, Гуюк) [Путешествия, 1957, с. 219; Saint Quentin, 1965, с. 93][86]; то же у сяньби [Сухбатар, 1971а, с. 132], древних тюрок [Бичурин, 1950, т. 1, с. 229], уйгуров[87].
7. Каана заставляют взглянуть на небо и берут обещание царствовать справедливо под угрозой свержения (Гуюк) [Путешествия, 1957, с. 219; Saint Quentin, 1965, с. 93]. Описание ритуальной угрозы монарху у Сен-Кантена нечетко, но все же заставляет вспомнить имитацию убийства коронуемого государя у древних тюрок и хазар [Артамонов, 1962, с. 410; Бичурин, 1950, т. 1, с. 229; Григорьев, 1876, с. 72].
8. Девятикратное поклонение перед кааном (Угедэй, Гуюк, Хубилай) [Рашид ад-Дин, 1960, с. 160; Chronography, 1976, с. 393, 411; Ta'rikh, 1912, с. 147; 207]; то же у древних тюрок [Бичурин, 1950, т. 1, с. 229], сельджуков Рума [Гордлевский, 1960, с. 88], ильханов Аргуна и Газана [Рашид ад-Дин, 1946, с. 114, 166].
