Государства Прибалтики 2.0. Четверть века «вторых республик» - [19]

В этот период концепции регионального хозрасчета создавались по всей стране и были предметом широкого общественного обсуждения. Однако обсуждение концепции IME в экспертном сообществе носило преимущественно экономический характер. Автор также внес свой вклад в критику концепции, опираясь на экономическое содержание документа[119]. В 1988–1989 гг. этот документ имел не экономическое, а политическое, даже психологическое значение. Впервые со времен независимости молодые экономисты в самой Эстонии, а не мэтры в Канаде (Рейн Таагепера) написали, что Эстония может и должна развиваться самостоятельно, на этом этапе, в составе СССР. В документе содержалась ключевая идея: Эстония – мост между Западом и Востоком, но именно ее реализовать не удалось. Премьер-министр ЭССР Бруно Сауль подверг идею, а затем и документ жесткой критике. Впрочем, в политическом плане жить данной идее предстояло недолго; очень скоро из передовой она превратится в консервативную, тормозящую идеи независимости, а после августа 1991 года о ней и не вспомнят. Позднее один из авторов IME Сийм Каллас признался, что создание «хозрасчетной Эстонии» в рамках СССР было «принципиально невозможно». «Многие поняли сразу, – отмечает С. Каллас, – что на самом деле начинается борьба за самостоятельность»[120]. Следует отметить, что авторитетный эстонский экономист и политик, вероятно, прав применительно к эстонской общественности – в масштабах СССР идея регионального хозрасчета была лишена какой-либо оригинальности. Этой околонаучной концепции в 1987–1990 гг. в СССР увлекались на всех уровнях власти, от муниципального до союзного, однако лишь на уровне союзных республик можно проследить корреляцию между концепциями регионального хозрасчета и государственной независимостью 1991 года.

Концепция IME в политическом и идеологическом плане возникла как «идея-продолжение» забытой сегодня программы «Вариант развития будущей Эстонии. Тридцатилетний план развития – II». Этот документ впервые был озвучен в 1971 году в Канаде. Автор программы – американский, а сейчас эстонский профессор Рейн Таагепера. В документе практически впервые в истории эстонской эмиграции четко сформулирована последовательность действий, ориентированных не на достижение полной независимости, но на качественную эволюции формы государственности эстонского народа. Принципиально важные положения документа:

1. «Отказаться от мысли создать у нас социальный строй, отличный от соседского.

2. Членство Эстонии в СЭВ, ООН и Варшавском договоре, с согласия соседней и других великих держав, достигнутого нашими усилиями.

3. С согласия соседа преобразовать Эстонскую секцию доминирующей партии в самостоятельную партию и осуществить в экономике принцип территориального руководства»[121].

Именно с реализации третьего пункта и началось движение Эстонии к независимости.

Завершение первого этапа движения Эстонии к независимости связано с возникновением эстонского народного фронта (НФЭ), а затем и Интердвижения. Возникновение НФЭ – событие огромной важности в эстонской политической истории. Это последний по времени появления политический фактор, определивший специфику достижения независимости. Вся история НФЭ (1988–1993 гг.), безусловно, являлась историей политической борьбы, причем не только с союзным центром, но и с политическими силами Эстонии, как с левой, так и с правой стороны политического спектра. Интересно также и то, что эта борьба продолжается и сегодня. Существующий конфликт между современной центристской партией Эстонии и партиями правящей коалиции вытекает из того, что правящая коалиция – результат трансформации ПННЭ, а центристская партия – продолжатель НФЭ. Однако этот крайне важный для понимания современной политической ситуации в Эстонии факт не имеет прямого отношения к теме данной работы.

Более актуален вопрос о том, что привело к созданию НФЭ, а также проблема отношения центра к НФЭ. С нашей точки зрения, причины возникновения НФЭ можно разделить на общие и особенные. К общим причинам следует отнести кризис в развитии реформ. Один из организаторов НФЭ и видный представитель русской секции НФЭ Р. Григорян справедливо отмечал: «…курс на ускорение социально-экономического развития СССР обнаружил свою полную несостоятельность и утопичность. Фактически период с апреля 1985 года до января 1987 года был периодом новой оттепели, но не перестройки»[122]. Именно поэтому в Москве шел поиск новых форм общественной активности «снизу», которые могли бы сделать процессы перестройки необратимыми и при этом управляемыми. Таким инструментом стали народные фронты. На первом этапе ожидания центра оказались реализованными. Однако специфика народных фронтов в национальных республиках заключалась в том, что эти движения вышли из-под контроля.

Рассматривая вопрос о создании и работе народных фронтов, следует рассматривать и еще одну версию, на первый взгляд имеющую несколько конспирологический характер. Речь идет об отношении КГБ СССР к народным фронтам и, более того, оценке роли КГБ СССР в создании народных фронтов. За прошедшие двадцать лет появилась многочисленная мемуарная литература, написанная генералами и руководителями ключевых подразделений КГБ СССР: первого и второго главного управления, информационно-аналитического управления и, наконец, непосредственно председателем КГБ СССР В.А. Крючковым. Все авторы уделили внимание проблематике политических процессов в Прибалтике.