Государства Прибалтики 2.0. Четверть века «вторых республик» - [16]
Особенность эстонской дипломатии заключалась в том, что именно законно избранные органы «прежней» власти начинали движение к независимости. Именно так действовали Уполномоченный Временного правительства в Эстляндской губернии Я. Поска в 1918 году и первый секретарь ЦК КПЭ В. Вяляс. Верховный Совет Эстонии, провозгласивший ее суверенитет и независимость, был избран в соответствии с советским законодательством, прежде всего Конституцией СССР 1977 г. и Конституцией ЭССР 1978 г. Если отрицать действительность советского законодательства на их территории в принципе, тогда неизбежно придется отрицать как действительность самого избрания Верховного Совета Эстонии, так и действительность его актов. Члены Верховного Совета ЭССР – ЭР признали юридически недействительной декларацию Государственной думы ЭР от 22 июля 1940 года о вступлении в СССР. Верховный Совет, фактически избранный в «юридически недействительном государстве» (30 марта 1990 года под руководством Арнольда Рюйтеля объявил собственное restitutio ad integrum (восстановление к прежнему состоянию), признав государственную власть СССР незаконной, а территорию Эстонии оккупированной. Верховный Совет ЭССР – ЭР, избранный в соответствии с «оккупационным» законодательством и по сути своей являвшийся «оккупационным» органом власти, пытался вступить в переговоры с «оккупировавшим» его государством![109]
Компонентом данной проблемы является вопрос о границах. «Считая Эстонию преемницей союзной республики с таким же названием, Россия уже не признает установленную Тартуским мирным договором границу»[110]. Это положение справедливо и является неполным, но в общем правильным изложением позиции МИД РФ. В соответствии с международным правом, общепринятым правилом является то, что правопреемство не затрагивает границ, установленных договором о границах. Положение зафиксировано в ст. 11 Венской конвенции 1978 г. «О правопреемстве государств в отношении договоров»[111]. Это означает, что «если в силу самого факта правопреемства и возникают какие-либо основания для прекращения или изменения договорных прав и обязательств, то эти основания не могут быть использованы для изменения границ, установленных договором и относящихся к режиму границы. Это положение поддерживалось подавляющим большинством государств на Венской конференции по правопреемству государств в отношении договоров. Эта позиция отражает господствующую международную практику»[112]. В связи с упомянутым вопросом комиссия отметила, что «…действующее международное право не раскрывает всех значений права на самоопределение. Однако установлено, что при любых обстоятельствах право на самоопределение не должно включать изменение существующих границ в момент независимости (курсив наш. – Н. М.) (uti possidetis juris), за исключением случаев, когда заинтересованные государства договариваются об ином»[113].
Подобная аргументация уже использовалась на постсоветском пространстве. Как отмечает магистр права Эссекского университета Т. Мусаев: «Что касается выдвигаемого армянской стороной тезиса о том, что, провозгласив восстановление государственной независимости 1918–1920 годов и тем самым став правопреемником существовавшей в те годы Азербайджанской Демократической Республики, Азербайджан якобы лишился оснований претендовать на границы советского периода, то внимание должно быть привлечено к статье 11 Венской Конвенции о правопреемстве государств в отношении договоров, согласно которой правопреемство государств как таковое не затрагивает… границ, установленных договором». Другими словами, хотя данное положение касается непосредственно внешних границ бывшего СССР, установленных заключенными им международными договорами, оно фактически представляет собой концептуальный международно-правовой подход в отношении продолжения существования границ, несмотря на правопреемство, а именно то, что изменение суверенитета не в силах поколебать эти границы, имеющие постоянный характер[114].
В международной судебной практике широко используется принцип uti possidetis, впервые сформулированный в ходе деколонизации Латинской Америки в начале XIX века. При достижении независимости бывшими испанскими колониями границами вновь образовавшихся республик становились границы бывших испанских провинций, на месте которых они возникали. Естественно, не исключалась возможность дальнейшего пересмотра границ в рамках норм международного права и переговорной практики. Важно отметить, что, рассматривая пограничные споры между Буркина-Фасо и Мали, Международный Суд ООН квалифицировал указанный принцип как «общий, логически проистекающий из факта получения независимости, где бы это ни происходило». Есть ли в Эстонии в 2016 году, через 25 лет после начала переговоров о границе, понимание этих обстоятельств? Да, частично есть, но завершение международно-правого договора о границе с Россией от этого не приближается.
Подведем итоги. Даже если признать правопреемство и континуитет Эстонии или Латвии, это не означает подтверждение факта «оккупации». Однако никакого правопреемства и континуитета у Эстонии и Латвии нет. Есть «первые» республики и государства-продолжатели. Есть сознательная дискриминация нетитульного населения, основанная на трактовке событий 1939-1940 гг. Есть деформированная правовая и историческая концепция, основанная на сочетании мифологии, идеологии и глубокого социокультурного провинционализма.
