Гости страны Фантазии - [42]

Граф Мандранико вновь посмотрел на странные облака пустыни. Они стремились слиться в одно огромное тяжелое облако и неподвижно застыть в небе. По белесой гряде гор на западе пробежала тень.

Леклерк — за ним следовал теперь и его помощник — провел гостей в боковое крыло, единственную часть постройки, которая хорошо сохранилась. Это был погребальный храм; уцелела даже крыша, лишь кое-где продырявленная. Все встали в тень. Граф то и дело снимал свой колониальный шлем, и барон тотчас протягивал ему платок, чтобы он отер лоб. Солнце проникало сквозь отверстия в крыше, и узкие ослепительно яркие лучи то здесь, то там высвечивали барельефы. Вокруг царил полумрак, тишина и тайна. По сторонам смутно вырисовывались очертания высоких статуй, недвижимо застывших на своих тронах; некоторые были без голов, у других сохранилась лишь нижняя часть туловища, но все они выражали жажду власти, ее мрачное и торжественное могущество.

Леклерк указал на одну из статуй; она была без рук, но голова сохранилась почти в неприкосновенности; приблизившись, граф разглядел, что голова у нее птичья, только клюв наполовину отбит. Вид у истукана был хмурый и злобный.

— Очень интересная статуя, — сказал Леклерк. — Это бог Тот. Она относится по крайней мере к двенадцатой династии и считалась, вероятно, весьма ценной, раз ее перенесли сюда. Фараоны приходили спрашивать у нее… — Он приостановился и застыл, словно прислушиваясь. В самом деле, откуда-то, непонятно, с какой стороны, доносился глухой шум, вернее, шорох.

— …Прошу прощения, ничего нет, это песок, проклятый песок, наш постоянный враг, — продолжал, видимо успокоившись, Леклерк. — Так вот, говорят, что цари, прежде чем отправиться на войну, спрашивали у этой статуи совета… Она была вроде оракула… Если статуя оставалась неподвижной, значит, ответ был отрицательный… Если она шевелила головой, это выражало одобрение… Иногда эти статуи говорили… Кто знает, какой у них был голос… Его в силах были вынести только цари, монархи… Потому что они ведь тоже были богами…

Леклерк, замолчав, обернулся: а вдруг он допустил бестактность, сказал не совсем то, что нужно? Но граф Мандранико с неожиданным интересом уставился на истукана и кончиком трости ткнул в порфировый постамент, словно желая проверить его прочность.

— …начит… ца… одили… шивать… вета… ми? — наконец спросил он недоверчивым тоном.

— Господин граф интересуется, приходили ли цари спрашивать совета сами, — перевел барон, догадываясь, что Леклерк не разобрал ни слова.

— Вот именно, — с довольным видом подтвердил археолог, бог Тот, во всяком случае, так говорят, отвечал… А вот здесь, в глубине, стена, о которой я вам говорил… Вы первые видите ее…

И Леклерк, сделав широкий, немного театральный жест рукой, вновь замер, к чему-то прислушиваясь.

Все невольно умолкли. Вокруг вновь слышалось таинственное шуршание, какой-то странный шорох, точно минувшие века медленно осаждали раскопанное погребение, пытаясь опять засыпать его песком.

Солнечные лучи, падавшие прежде косо, спускались теперь почти отвесно, параллельно ребрам колонн и пилонов, но стали не так ослепительно ярки, словно небо затянуло облаками.

Не успел Леклерк начать объяснения, как барон поднес руку к самым глазам и посмотрел на часы: половина одиннадцатого. Жара становилась невыносимой.

— Быть может, я вас немного задержал, господа? — любезно спросил Леклерк. — Я распорядился приготовить завтрак к половине двенадцатого…

— Завтрак? — обращаясь к Фантину, переспросил граф довольно сухо и наконец-то вполне отчетливо. — Но ведь нам в одиннадцать надо ехать… самое позднее, самое позднее…

— Значит, вы не окажете мне чести? — огорченно спросил Леклерк.

Барон облек отказ в возможно более дипломатическую форму:

— Мы поистине вам очень благодарны… глубоко тронуты… но ранее принятые обязательства…

Египтолог неохотно сократил свои объяснения, пропуская многие в высшей степени важные и дорогие его сердцу подробности. И вот прежним путем они двинулись назад. Солнце скрылось, небо затянуло красноватой мглой, раскаленное марево неподвижно застыло, словно перед какой-то страшной катастрофой.

Вдруг граф прошептал что-то Фантину, и тот, оставив его, пошел вперед. Леклерк, полагая, что старик хочет на минуту задержаться, тоже прибавил шаг и вслед за Фантином направился к выходу. Граф остался один среди древних статуй.

Выйдя из храма, Леклерк остановился и поглядел на небо: какого странного оно было цвета! В эту минуту на руку ему упала капля — пошел дождь.

— Дождь! — воскликнул он. — Вот уже три года, как здесь не было дождя, ни капли влаги… В далекие времена это считалось дурным предзнаменованием. Если шел дождь, фараоны откладывали походы, не начинали никакого дела…

Леклерк обернулся, чтобы сообщить удивительную новость графу. Но граф Мандранико еще не вышел из храма: он стоял перед статуей Тота и что-то говорил. Голос его не долетал до Леклерка, но археолог отчетливо видел, как граф забавно, точно черепаха, открывает и закрывает рот.

Разговаривал ли граф сам с собой? Или действительно вопрошал божество подобно древним фараонам? Но о чем? Для него не было больше ни войн, которые он мог бы вести, ни законов, которые он мог бы обнародовать, ни планов на будущее, ему даже не о чем было мечтать. Королевство его осталось далеко за морями и было для него навсегда потеряно. Все хорошее и все плохое в жизни истрачено до конца. Он мог рассчитывать только на какие-то несколько лишних месяцев или лет жизни последний короткий отрезок долгого пути. Откуда же эта настойчивость, как осмеливается он испытывать терпение богов? Или он совсем выжил из ума — просто забыл обо всем случившемся и вообразил, что ЖИВЕТ в добрые старые времена? А может быть, он вздумал пошутить? Нет, вряд ли — не такой он человек.