Гости Анжелы Тересы - [70]

Наконец, он добрался до места. Вот, сейчас… Но святость храма настолько его парализовала, что он не мог поднять взгляд. Опустив глаза, он возложил свой дар у подножия божества.

Надо возвращаться. Но кругом опасность. Теперь он видел то, чего не замечал раньше: колючие заросли были не чем иным, как стайками женщин, все эти неясные, туманные, переливающиеся волнами кустарники были, оказывается, женщинами. Агавы пытались захватить, опутать его.

Агавы, агавы…

В эту минуту женские существа тоже его увидели, стали его хватать. Дикие, как вакханки, они пустились за ним вдогонку, и все те, кто находился в парикмахерской, тоже бросились за ним в погоню, он чувствовал за собой горячее дыхание и пыхтение сушильных аппаратов…

Он проснулся.

Да, летние ночи теперь знойные, их стало трудно переносить, человек просыпался утром до нитки мокрый от пота.

25. Долорес

День клонился к вечеру. Был конец августа. Погода стояла жаркая, но ветреная, ожидалась гроза. Они вышли из комнаты, сонно потягиваясь после сиесты, и тут услышали голоса с первого этажа, из сеней. У Анжелы Тересы были гости. Или у Анунциаты — ее голос резко и отчетливо доносился к ним снизу.

— Так что нам-то не важно — но мы ведь сдали и ванную комнату тоже…

Пауза. Несколько слов, произнесенных шепотом. Потом опять Анунциата:

— К сожалению, теперь распоряжаются наши жильцы…

— Это по нашему адресу, — прошептал Давид. — Пожалуй, тебе следует спуститься вниз и выяснить, в чем там дело.

Он ушел и занялся кофеваркой, присланной им родственниками Люсьен Мари. Вместе с бельем и всякими другими вещами. Их глубоко возмущало легкомысленное отношение молодых к хозяйственным вопросам.

Анунциата и незнакомая женщина средних лет, энергичная с виду, с наивным, безыскусным удовлетворением смотрели на Люсьен Мари, спускавшуюся с лестницы.

— Это акушерка, сеньора, — представила Анунциата.

Люсьен Мари остановилась, как вкопанная. Что это значит? Она хорошо видела взгляд, с профессиональной цепкостью остановившийся на ее фигуре.

Не замечая этого молчаливого интермеццо, старая служанка продолжала:

— Ей бы хотелось ненадолго занять ванную для одной своей пациентки — для нашей соседки Долорес, вы ее знаете, такая маленькая, черная, у нее еще детей много. Но я конечно сказала, что ничего не выйдет…

Обе выжидательно посмотрели па Люсьен Мари. И она не разочаровала их в их ожиданиях. Попросила распоряжаться ванной комнатой как у себя дома, а они заявили, что не могут принять такую любезность… Наконец акушерка сказала то, чего все ожидали:

— Через часок тогда, хорошо?

Вслед за тем она начала заполнять водой самые большие котлы и ставить их па огонь.

Люсьен Мари охватило тайное волнение: она сможет увидеть эту женщину, опытную, уже испытавшую все на себе, узнает немного о том, что предстоит ей самой. Ее только смутило странное желание вымыться в ванной в чужом доме. Придя в кухню, она спросила:

— Что, у нее уже скоро?

— Хорошо бы, если бы так! — сказала акушерка, возведя глаза в небо. — Она уже переходила, и, что еще хуже, ребенок-то уж определенно мертвый. Надо вызвать роды, чтобы мать не получила отравления трупным ядом.

Люсьен Мари побледнела, как полотно, и оперлась на стол. Война, чума, болезни — никакое несчастье, как ей теперь казалось, не могло сравниться с тем, что умрет нерожденный ребенок или новорожденный.

— Как она это переживет? — тихо спросила она, покачав головой.

Анжела Тереса, сидя в своем кресле, услышала последние слова и взяла ее руку. Но акушерка произнесла рассудительно:

— Да простит меня святая дева, но Долорес повезло. Детей у них и так много, а Луис зарабатывает, ох, как мало.

— А правда, что он был пьяный и ударил ее ногой в живот? — спросила Анунциата, ловившая слухи отовсюду, неизвестно из каких источников.

— Долорес говорит, что неправда, — сказала акушерка и заторопилась за своей пациенткой из хижины по другую сторону поля.

Анунциата фыркнула.

— И всегда эта Долорес защищает своего Луиса…

Успокоившись немного, Люсьен Мари начала размышлять более трезво:

— А не делаем ли мы ошибки? Может быть, мы действуем слишком кустарно? Наверно, нам бы следовало вызвать врача… Или вообще отправить ее в больницу?

Обе женщины посмотрели на нее непонимающим взглядом. Акушерка опытная, ходила на курсы. Это вам не обычная «comadre», «со-мать», не забежавшая помочь соседка, как это может быть и делается в… других странах. Никто не мог оказать помощь лучше, чем она. И уж никак нельзя вмешивать сюда врача, мужчину, в дело, которое касается исключительно только женщин.

Люсьен Мари больше об этом не заговаривала. Она поднялась к себе и посоветовала Давиду отправиться на дальнюю прогулку, или же держаться в своей комнате: сейчас настал час женщин.

Вскоре вдали появилась акушерка со своей пациенткой, они медленно, как процессия, двигались через поле.

Долорес оказалась маленькой робкой женщиной, до немоты испуганной необходимостью вторгаться в дом к чужим людям. Проходя мимо живой изгороди, она сломала себе ветку, полную свежих зеленых листьев. Непроизвольно она, как амулет, стискивала эти листья своей маленькой смуглой рукой. Беременность проходила у нее исключительно тяжело, кожа пылала коричневыми пятнами, но все равно было видно, что она миловидна, что у нее изящные руки и ноги, и яркие, глубокие глаза.