Гость - [33]

Он взял ее под руку, намереваясь поскорее увести, но его тут же настиг водитель.

— Э нет, сначала протокол в милиции составим! — закричал он. — Ребята, куда же вы? Помогите задержать нарушителя!

Юные любители никотина, петляя как зайцы, разбегались по дворам.

Здоровенный водитель повис на Юре всей своей девяностокилограммовой тяжестью. Юра отпустил Алю, легко снял с себя водителя, поставил его на ноги и подтолкнул к машине. Тот почему-то покорился и, шатаясь, поплелся к изуродованному автомобилю.

Юра повел Алю к дому. Всю дорогу он шутил, пытаясь отвлечь ее от происшествия, и, надо сказать, что это ему удалось. Более того, Аля потом никак не могла вспомнить, было ли происшествие с автомобилем на самом деле, или ей просто почудилось. Ее состояние напоминало провалы памяти после сотрясения мозга.

Ночью Аля проснулась от чувства острой тревоги. Юры рядом не было. Она услышала тихий шелест, идущий из соседней комнаты. Дверь была закрыта, из-под нее выбивалась полоска света.

Аля встала с постели и тихонько приотворила дверь.

Юрий сидел у окна за письменным столом. Рядом на стуле стоял его раскрытый чемоданчик, из которого выглядывали серые бумажные листы. Весь пол был устелен такими же листами.

Вначале Але показалось, что листы чистые, но затем она различила, что они покрыты мелкими-мелкими, буквально бисерными значками и поэтому кажутся серыми.

Время от времени Юра напряженно и неестественно поворачивал голову, иногда на сто восемьдесят градусов, бросая взгляд на какой-нибудь лист, словно мог на таком расстоянии что-то прочесть, и писал. Его лицо было бледным, измученным. Казалось, что он расходует последние силы и вот-вот упадет от изнеможения.

Он оторвал взгляд от очередного листа, поднял голову. Лицо исказилось. Оно выражало много разноречивых чувств — и порыв, и муку разочарования, и обессилевшую надежду, и еще что-то, чему Аля не знала названия. Юра заскрежетал зубами, послышался сдавленный стон.

Аля открыла дверь.

— Осторожно, не наступи на листы! — предупредил он.

— У тебя что-то болит? — Она бросилась к нему, обняла, прижалась всем теплым с постели телом.

Его лицо непривычно вяло, как при замедленной съемке, меняло выражение. Разглаживались страдальческие складки, кончики губ удивленно приподнялись:

— Болит?

— Но тогда в чем же дело? Что тебя мучает?

Она посмотрела на листы и увидела, что не ошиблась: они были густо исписаны цифрами.

— Чем это ты занимаешься? Ночная зарядка?

— Почти. Пытаюсь подсчитать массу и заряд нашей Вселенной.

— И только-то?

Он не был склонен шутить.

— Получается слишком длинное уравнение.

— Введи его в вычислительную машину. Можешь это сделать и ночью по радиовводу. Машина не обидится, ей все равно.

Он усмехнулся пренебрежительно:

— Машины не справятся.

— Вот как? Даже очень много машин?

— Даже все, — сказал он запальчиво, но почему-то спохватился: — Никто не даст в мое распоряжение столько машин.

Аля забралась пальцами в его волосы, и он блаженно зажмурился.

— Когда тебе плохо, мне тоже плохо, — сказала она. — Прошу тебя, не забывай об этом никогда.

Он повернул к ней холодное измученное лицо. Аля заглянула в его глаза. Там клубился звездный туман Вселенной, огромный мир, бесконечный и безразличный к познающему его разуму.

Они не знали, что думают об одном и том же.

Юрий вспомнил о состоянии, которое его иногда охватывало, когда он оставался один на один с пространством, которое должен был одолеть. Черное безмолвие наваливалось на него, сжимало. Не было ни голосов, ни мелькания теней. Ни доброты, ни враждебности. Только безразличие. Мрак, холод, безмолвие...

«Как живой в могиле, — думал он. — Как живой в могиле, иного сравнения и не подберешь». Он пытался найти ответы на свои многочисленные вопросы, но чем яснее он видел будущее, тем тяжелее ему становилось. Возможно, это была плата за познание.

Сегодня, когда он представил себя в виде огненного прасемени — тонкого извивающегося червячка раскаленной плазмы, закованного в капсулу тройного поля и пробивающего горловину Вселенной, — ему стало невмоготу. Что ждет его там, за пределами Вселенной? Справится ли его разум с тем, что увидит? Или одиночество в высшем своем выражении окажется непосильной платой, разум взорвется, даже не узнав, что это и есть наивысший запрет на познание истины.

Но эти милые доверчивые глаза, обычные человеческие звезды, заглядывающие в его мозг, в его Вселенную... Они дотянулись к его сознанию и согрели его. В капсуле, пробивающей горловину, он уже не один — их стало двое.

Юрино лицо медленно теплело. Он сказал, отводя взгляд от Али и глядя в окно на звезды:

— Видишь ли, чтобы понять мир, надо взглянуть на него со стороны. В этом все дело. Увидеть не только изнутри, но извне. Обязательно — извне.

— Ты говоришь о нашем мире, о Земле?

— О нашем мире и обо всем, что его породило и с чем он связан. Я говорю о Вселенной.

— Посмотреть на Вселенную извне невозможно, — тихо сказала Аля.

«Это у него пройдет, — думала она. — Невозможное остается невозможным, с этим ему придется смириться. Следует ли так переживать? Из-за чего?»

— И это единственная причина твоих переживаний? — спросила она вслух.