Гость из Космоса - [15]

Я рассматривал загадочную сушу, когда-то поднявшуюся над поверхностью моря и теперь снова растворяющуюся в нем.

Это был продолговатый остров в несколько километров длиной и километра в три шириной. Я побывал на нем. Он покрыт кое-где бедными травами. Когда идешь, ноги вязнут в песке.

Я видел, как обрушивается в море берег. На срезе виднеются черные полосы. Это «плавниковый» уголь. Кусок его мне удалось привезти с собой в Москву.

Бродя по берегу, я думал о «Земле Санникова» и о том, сколько еще десятилетий просуществует этот остров.

Гриша — метеоролог полярной станции — увлеченно говорил мне:

— Можно укрепить берег, не дать ему оттаять. Пусть Земля Санникова исчезла, но теперь ни одна, даже самая малая пядь советской земли, если мы захотим, не исчезнет. Ведь тут уголь… — добавил он.

Гриша проводил меня на берег, где нас ожидал катер «Петушок».

Льды и лодка

Впервые на катер «Петушок», известный мне по рассказам штурмана, я вступил с парадного трапа «Беломорканала».

Парадный трап — это наклонная лестница со ступеньками и перилами. «Петушок» должен был доставить нас на ледокольный пароход «Георгий Седов».

Но вот передо мной шторм-трап «Седова». Это веревочная лестница, опускающаяся прямо по борту.

Стоя на палубе катера, я выжидал момент, когда волна подбросит катер вверх и можно будет ухватиться за перекладину.

По сравнению с гигантом «Беломорканалом» «Седов» казался совсем маленьким.

Вслед за Нетаевым я все-таки ухитрился подняться на борт корабля. Здесь все было просто и не так блестело, как на «Беломорканале», но выглядело по-домашнему уютно.

Встретил нас пожилой моряк в брезентовом плаще, сухощавый, плотный, с поседевшими висками.

— Можно пройти к капитану? Меня назначили его третьим помощником, — обратился к нему Нетаев.

— Я и есть капитан, — тихим голосом сказал моряк. — Зовут меня Борис Ефимович. — Он мягко улыбнулся.

Каюта третьего помощника уже ждала Нетаева. Я хотел поселиться у него, но радостно хлопотавший Борис Ефимович и слушать не хотел и поселил меня в салоне, смежном с его каютой.

Несколько месяцев я прожил рядом с капитаном «Седова».

Он никогда не затворял дверь в свою каюту. Часто я видел, как он ночью или днем на короткое время ложился отдохнуть, но никогда этот человек, вечно бывший начеку, не позволял себе раздеться. Большую часть времени он проводил на мостике. Это был искуснейший полярный навигатор. Он знал повадки льдов и ветров. Иногда, сидя над картами ледовой разведки, он выбирал кружной путь, чтобы миновать льды, иногда же устремлялся к ним, как к друзьям. Это бывало, когда море разгуливалось и наш корабль начинало валить с боку набок, чего Борис Ефимович терпеть не мог. Он очень боялся за свои плавсредства: кунгасы и катер «Петушок». Потерять их — означало сорвать весь полярный рейс: ни на один остров не попадешь.

Мы направлялись к Дальней Земле, к острову Домовитому.

Борис Ефимович тонкий музыкант. Он чудесно играл на аккордеоне. Однажды я заслушался его, совершенно забыв, где мы находимся. Вдруг корпус судна содрогнулся. Капитан отбросил аккордеон.

— Что он делает? Что он делает? — гневно закричал он и побежал на капитанский мостик.

Я поднялся следом за ним. Вокруг были сплоченные льды. Корабль только что вошел в них.

Впервые я видел столько льдов. Гигантское взломанное ветром и волнами поле уходило за горизонт.

Так вот куда отступили льды, которые некогда, в давние ледниковые времена, властвовали над землей, спускались на равнины Европы. Вот они где, оттесненные солнечным теплом, но не уничтоженные, не расплавленные!

Могучие, тяжелые льдины мерно поднимались и опускались. Казалось, ледяное поле дышит, давя волны своей тяжестью.

Когда-то такие льды заставляли поворачивать вспять заморских исследователей, объявивших Северный морской путь непроходимым. А вот советский моряк, Борис Ефимович, сам шел к льдам, не боялся их, знал, что они смиряют штормовую волну…

— Разве можно ударять так форштевнем? — отчитывал капитан штурмана Нетаева. — Раз навсегда запомните — не бейте сами льдин, вызывайте меня. Ведь корабль старенький… теперь вот проверяй заклепки во всех швах!

— Это же ледокольный пароход. Льдина легко раскололась, — оправдывался смущенный Нетаев, не зная, куда деть глаза.

— Ледокольный корабль! Да он почти мой ровесник! Его беречь надо… Путь надо выбирать между льдинами. Вот смотрите. Право на борт. Вот так, оттесняйте ее бортом, толкайте. Лево на борт! Стоп. Назад. Отступите. Вперед до полного. Теперь ударим легонько…

За кормой вскипала вода. Мелкие разбитые льдины ныряли и ошалело выскакивали из воды. Корабль, сотрясаясь всем корпусом, прорывался вперед. Льдина, расколотая форштевнем, трескалась, перевертывалась, уходила вниз под воду.

— Лево на борт! — командовал капитан. Голос его был резок, звучен.

Рулевой перебирал ручки штурвала.

— Не спите! — кричал на него капитан. — Быстрее. Еще лево!

Послушный корабль ловко уклонялся от встречи с льдиной и входил в проход, который угадывал Борис Ефимович.

Льды с хрустом и шорохом терлись о борта.

Остров Домовитый. Трудно себе представить более ироническое название. К вечеру мы добрались до него. Низменный пустынный островок, на котором не растет даже мох — одни камни. На пятачке каменистой отмели домик, тот самый, в котором жил со своими товарищами полярник Кушаков, впервые обследовавший и нанесший на карту Дальнюю Землю.