Гость из Альтрурии - [38]

— Я очень сожалею, если мы обидели вас, миссис Мэйкли, — сказала миссис Кэмп с достоинством, — но вы задавали нам вопросы, и нам казалось, что вы хотите получить на них правдивые ответы. Зачем же было нам приглаживать правду?

— Иногда вы все же это делаете, — сказала миссис Мэйкли, и на глазах у нее снова показались слезы. — И потом вы ведь знаете, как я расположена ко всем вам.

У миссис Кэмп сделался растерянный вид.

— Может, мы и наговорили лишнего. Но я не могла иначе — да и дети, разумеется, не могли, — раз уж вы стали нас расспрашивать прямо при мистере Гомосе.

Я взглянул на альтрурца, который сидел молча и внимательно слушал, и внезапно в душу мне закралось сомнение относительно него: да человек ли он, обычный смертный, индивидуум, как мы все, или же некая лакмусовая бумажка, посланная свыше, чтобы выявить всю скрытую в нас искренность и показать, как мы в действительности относимся друг к другу. Бредовая мысль, но мне подумалось, что можно будет использовать ее в одном из моих будущих романов, и я почувствовал за ней прилив профессиональной благодарности.

— Да уж, — сказал я с веселой иронией. — Всем нам пришлось проявить гораздо больше искренности, чем хотелось, и если мистер Гомос намерен по возвращении домой написать путевые заметки, уж в чем, в чем, а в недостатке прямодушия обвинить нас он не сможет. Я всегда считал, что это одно из наших достоинств! Взять хотя бы мистера Кэмпа или моего приятеля банкира — нет, я не думаю, чтобы у мистера Гомоса был повод упрекать нас даже в излишней сдержанности.

— Ну что бы он там у себя о нас ни рассказал, — со вздохом сказала миссис Мэйкли, устремив благоговейный взгляд на саблю, висящую над кроватью, — он должен будет подтвердить, что, несмотря на все деления и классы, все мы — американцы, и даже если в мелочах наши взгляды и мнения расходятся, все равно мы дети одной страны.

— Ну, в этом-то я как раз не уверен, — возразил Рубен Кэмп с неприличной поспешностью, — я никак не считаю, что мы дети одной страны. Для вас Америка одно, а для нас совсем другое. Для вас Америка — это досуг, удобная легкая жизнь, разнообразные развлечения из года в год, а если и работа, то работа, которую вам хочется делать. Для нас же Америка — это работа, которую мы должны делать, причем работа тяжелая, отнимающая все время. Для вас она — свобода, но о какой свободе может говорить человек, если он не знает, будет ли у него завтра обед? Как-то раз, работая на железной дороге, я участвовал в забастовке и сам видел, как люди приходили и отрекались от своей свободы за возможность прокормить семью. Они не сомневались в своей правоте и понимали, что им нужно отстаивать свои права, но им приходилось покоряться и лизать руку, кормящую их. Да, все мы американцы, только вот, мне кажется, миссис Мэйкли, Америка у всех у нас разная. Ну какая может быть страна у человека, занесенного в черный список?

— Занесенного в черный список? Не понимаю, о ком вы?

— О ком? Да есть такие люди. Я сам кое-кого из них встречал в наших промышленных городах. Эти люди значатся в конторских книгах всех больших предприятий как рабочие, которым ни в коем случае нельзя давать работу, которых, иными словами, следует наказывать холодом и голодом, выгонять на улицу; они нанесли оскорбление своим хозяевам, почему и должны мучиться, созерцая мытарства своей беспомощной семьи.

— Простите меня, мистер Кэмп, — вмешался я. — Но ведь в черный список обычно попадают люди, игравшие значительную роль в рабочих беспорядках, — так, по крайней мере, я слышал.

— Совершенно верно, — ответил молодой человек, по-видимому, не дав себе труда вдуматься в смысл моего вопроса.

— Ага! — подхватил я. — Но в этом случае вряд ли можно порицать работодателя за желание поквитаться. Это в порядке вещей.

— Господи Боже! — воскликнул альтрурец. — Возможно ли, что в Америке считается в порядке вещей лишать хлеба чью-то семью только потому, что глава ее совершил в области экономики поступок, идущий вразрез с вашими интересами или вызывающий ваше неудовольствие.

— Мистер Твельфмо, по всей видимости, считает, что это так, — насмешливо заметил молодой человек. — Но в порядке это вещей или нет, именно так оно обстоит на деле, и вы легко можете представить себе, как горячо должен любить человек, занесенный в черный список, страну, где с ним могут поступить подобным образом. Как бы назвали вы в Альтрурии такое явление, как занесение в черный список?

— Да, да, пожалуйста! — взмолилась миссис Мэйкли. — Пусть он непременно расскажет нам об Альтрурии. Все эти разговоры относительно рабочих так скучны. Верно, миссис Кэмп?

Миссис Кэмп ничего не сказала, однако альтрурец ответил на вопрос ее сына:

— Мы никак не назвали бы такое явление, потому что у нас оно невозможно. Мы не знаем преступления, в наказание за которое человека, преступившего закон, следовало бы лишать возможности зарабатывать себе на жизнь.

— О, преступи он закон здесь, — сказал молодой Кэмп, — ему не о чем было бы тужить. Уж ему-то государство предоставило бы возможность зарабатывать себе на жизнь.

— Ну а если бы он никак не нарушил закон, в то же время не имел бы никакой возможности зарабатывать…